Искорёженное, обнажённое тело "цветного", лежало на сыром камне под сводами Бруклинского моста, у самой воды, в месиве из собственной крови и внутренних органов, выкорчёванных наружу и изображавших какое-то подобие рисунка. Его распластало распятым на выложенной из золы фигуре пятиконечной звезды в кругу, каждую из сторон которой заканчивала толстая свеча из выкрашенного дёгтем воска, а лицо было снято с черепа, обнажая кости. Воняло сыростью, добротной "суточной" тухлятиной и каким-то маслом, от которого даже на ветру с канала слегка вело голову у всех, чьи годы уже не могли похвастаться свежей юностью. Детектив из местного участка, стоя в стороне, у своей машины, утрамбовывал подгнившую осеннюю листву каблуком ботинка и недовольно бухтел с патрульными и бездомным, обнаружившим сие произведение искусства, а над самим трупом склонились люди посерьёзнее.

Пиджаки - так их здесь называли. Люди, у которых были деньги на хороший костюм, ухоженные ботинки и власти достаточно, чтобы просто приехать, сунуть полицейским необходимое распоряжение на сложенной вчетверо бумаге отличного качества и начать хозяйничать на чужой территории, словно у себя дома. Федеральные агенты. Цепные псы Эдгара Гувера, которые, якобы, делают Америку лучше и чище, тихо выковыривая из неё коммунистов и приезжих бандитов, что гордо называли себя "мафией". Замечали ли это обычные граждане? Да не то чтобы очень, мягко выражаясь. Зайти в любое городское боро - из каждого угла тебе скажут, что коп для них, гость куда более приятный, чем эти правительственные, выглаженные ублюдки, не чурающиеся самых мерзких и жестоких методов работы. Но таков был современный мир - от них не деться. А сами сотрудники бюро, впрочем, вполне охотно пользовались своей неоднозначной репутацией.

Резким, выдрессированным движением распахнув полы пиджака и подтянув брюки на коленях, около мертвеца на корточки присел очень высокий, грандиозно широкий в плечах и спине мужчина с коротко стриженными, аккуратно уложенными, мягкими, густыми, серебристыми от седины волосами. На грубые черты уже изрезанного морщинами лица и льдисто-голубые, пронзительные глаза - типичный ирландец, он курил пафосный, дорогой, крепкий "лаки страйк" и совсем не так, как его местные братья-лепреконы с судьбой сброда, соперничающего за выживание с "макаронниками" и евреями - они, по деревенской привычке, зажимали закрутку большим и указательным, а этот, как политики и медийные личности - между указательным и средним, длинными, натруженными пальцами, почти полностью раскрывая ладонь. Чужак, родившийся, тем не менее, уже здесь, в Штатах. Он говорил с Нью-Йоркским акцентом, харизматично подчёркивающим сипловато-хриплый баритон выразительного голоса и носил во внутреннем кармане пиджака расчёску, а чёрная кожа на его остроносых ботинках блестела так, что могла бы послужить зеркалом. Гладко выбрит, пахнет качественным, "плотным", с нотками красного перца, одеколоном. Всем своим видом, помимо уже одного только факта присутствия на месте преступления, он показывал добросовестным, простым служителям порядка, что они - низшая каста, однако, оспаривать решение "высшего управления" о передаче дела из рук полиции в бюро было откровенно бесполезно, да и зачем? Тем более вся эта чертовщина совсем не нравилась детективу - богобоязненному, смиренному протестанту.

- Цветной ведь первый, да? - По левую руку от мужчины над телом склонился такой же пиджак, но помоложе и значительно мельче.

- Да, резня белых колпаков тут не при чём. - Искренне разочарованно рыкнул Макларен, щелчком пальцев отправляя уже непригодный к использованию окурок сигареты в воду. Он хотел было подниматься и оставлять труп на подошедшего судмеда с парочкой криминалистов под боком, но осёкся, боковым зрением отметив между камней брусчатки что-то блестящее и маслянистое, похожее на разлитый бензин. Дотянувшись, Даг едва коснулся поверхности, как в глазах резко потемнело, а в груди, с левой стороны, вступило тупой болью, перехватывая дыхание. - Чёрт. - Он сжал зубы, зажмурившись и вынужденно опершись всей левой ладонью о камни, правую стискивая в массивный кулак с сильно деформированными костяшками, чтобы не дать себе хвататься за сердце при свидетелях. По спине пробежал морозный холодок, не похожий на порыв ветра с канала. Показалось, словно перед глазами на мгновение возник какой-то дымчатый образ и тут же растворился, оставив после себя только навязчиво ударивший в нос запах серы.

- Даг? - Ему на плечо легла чужая ладонь.

Агент тут же вырос, поднявшись на ноги распрямившейся пружиной, рваными, нервозными движениями оправил костюм, застегнул пуговицу на пиджаке и на автомате полез в карман брюк за таблетками фенобарбитала, который привык уже есть горстями в любом подобном случае после того, как препарат впервые был выписан ему как профилактика. Двадцать лет назад, когда Макларен служил в морской пехоте, пройдя Первую Мировую от шестнадцатилетнего добровольца до сержанта, тяжёлое ранение едва не лишило его жизни. То, что с ним произошло, хирург назвал "клинической смертью" - чудом из чудес, но теперь продолжение военной карьеры не светило Дагу ни коим образом, а напоминанием об этом служил здоровенный, вертикальный шрам по солнечному сплетению и бесконечное множество пластиковых баночек с психотропом.

- Я в норме.
Если бы только это было правдой...

Последующие две недели активного расследования, которое водило федералов по кругу, как ни крути, буквально сводили с ума. Макларен, будучи и без того трудоголиком, лишился сна, ловил кошмары, какие-то помутнения рассудка и безумное, незримое ощущение присутствия чего-то рядом, будто помешавшийся; рычал на всех и, чёрт возьми, досталось даже его любимой шлюхе из Бродвейского заведения, крышуемого племянником Фрэнка Костелло. (Нет, он никогда не бил женщин, но тем не менее, мог оказаться достаточно груб в манерах, чтобы действительно напугать). Всё шло наперекосяк, а ни виски, ни сигареты, ни секс, ни таблетки, ни даже штатный психолог, работающий с федеральными агентами, не могли прекратить эту чёрную полосу, действительно напоминающую сумасшествие. Иначе откуда все эти галлюцинации и участившиеся боли в груди? Кардиолог тоже пожимал плечами - физическое состояние спецагента, на удивление, было прекрасным для того, чьё сердце пережило "перезагрузку". Другие в его возрасте и с похожим ранением, в 50 лет превращались в беспомощных стариков, задыхающихся уже после трёх ступенек. Ну а обращаться в церковь... Война определила это явление в жизни мужчины так: "если Бог и был - он покинул человечество давным давно".

- Слушай, Даг, позволь дать тебе один адресок, - под рокс с виски легла салфетка с нацарапанными на ней данными некой немки, работавшей на Манхэттене, в самом центре, буквально в паре шагов от здания Рокфеллера. - Ты треплешь нервы себе - ты треплешь нервы нам, а Френк, всё же, очень надеется, что ты не сорвёшь столько лет тщательно проделанной, совместной работы из-за этой бесовщины, над которой сидишь. - Итальянец мягко улыбнулся, почти по-отечески, хотя был моложе и в разы слащавее Макларена. - Она - профессионал. За неё поручился сам Хоффман. - А вот это заставило ирландца отреагировать живее, так как вышеупомянутый психиатр, в ходе мер, принятых федералами, был вынужден открыто признать, что сам король Нью-Йорка является его пациентом, таким образом подтвердив своё соучастие в делах Коза Ностры и став неплохим информатором. Но и врач он был по-настоящему талантливый и его контактам верилось вполне.

Что ж... Вечером следующего понедельника специальный агент Даглас Макларен уже стоял, словно оловянный солдат на своём вечном посту, у дверей кабинета учёной дамы со звучным, библейским именем Лилит, ожидая от её секретаря дозволения войти. И даже руки, убранные в карманы брюк, не спасали весь его образ от ощущения скованности одним куском гранитного монолита.