Внешность:
Рост: 176 см
Вес: 69 кг
Цвет глаз: карий
Цвет волос: брюнет
Отличительные черты: усы аля "карандаш", подозрительно вылизанный внешний вид, размашистая походка, активная жестикуляция и мимика, некоторая манерность, смугловатая кожа, крупный нос.
Характер:
Зак чем-то напоминает нагловатого шестилетнего ребенка, перекаченного сахаром. Изворотливый, любопытный, размашистый и крайне подвижный, мужчина ведет себя так, будто любая проблема ему по плечу. Впрочем, сам Закари в этом категорически уверен и ничуть не сомневается в собственном успехе, однако рациональным умом явно не отличается, более того, когда дело касается реального риска, антикварщик становится простым аки новенький шекель и наивным до абсурда, способным поверить в любые бредни. Азар крайне эмоционален, взбалмошен и предпочитает слушать сердце, он сентиментален и склонен к излишним переживаниям на пустом месте, ему трудно сдерживать свои эмоции, особенно позитивные. Инфантилен, придурковат и непредсказуем, Зак - гребаная мина, закопанная на узкой тропе, и если не быть аккуратным, эта мина точно кусанет тебя за ноги. Любит лезть не в свое дело и не прочь понабраться идиотских сплетен. Если кто-то застукал вас с женой соседа - будьте уверены, Лернер уже в курсе и с ухмылочкой дожидается вашего визита ради взаимовыгодного пакта о неразглашении. Он импульсивен и редко дожидается первого шага от конкурента, предпочитая идти напролом, против ветра и вперед батьки. В общем, ни разума, ни расчетливости, ни хладнокровия. Свои минусы начинающий букмекер успешно компенсирует болтливостью, яркой широкой жестикуляцией, отвлекающей при общении, манерами и симпатичной улыбкой. Тут не поспоришь, еврей действительно обаятелен и умеет заболтать кого угодно, увлекая интересующего его человека на свою сторону. Его доверчивость, открытость и радушие позволяют Закари быстро создавать полезные связи и оставаться на плаву. Мастерски врет и умалчивает, при нужде устроит театр одного актера, какого даже Бродвей не видел. Очень ценит семейные узы, а также дружбу, никогда не оставит друга в беде. Экстраверт с перебором. В одиночестве Зак чувствует себя крайне некомфортно, быстро сдувается и начинает поддаваться грусти, так как всю жизнь был с кем-нибудь под боком. Несмотря на привычку юлить и лгать, остается добряком и милахой с теми, кто показывает свое радушие. Излишне гостеприимен, понятия не имеет о личных границах, что выражается в попытках сесть впритык к человеку или подойти так, чтобы дышать в затылок. Влюбчив, как восьмиклассник, неустанно лезет к дамам, абсолютно не понимая, что его поведение неприемлемо. Очень любит своих родственников, коими так или иначе является добрая четверть населения Нью-Йорка. Единственный человек, способный его прищучить на более-менее продолжительный срок - суровая мать, а потому никто понятия не имеет, как Азарий еще выжил, вертясь в кругу больших и сурьезных мафиози. Он живет ради эмоций и приятных ощущений, а больше всего на свете ценит деньги и роскошь. Ради материального благополучия в наглую пойдет против закона. Он славный парень, хотя большинство людей, наверное, предпочло бы встретиться с проблемным Лернером только под страхом смертной казни, ибо скупщик способен обобрать кого угодно, как угодно и где угодно. Голоса совести Закари не слышал со времен школьной скамьи, и единственным оружием против его наивно-коварного нрава может выступать лишь грубая сила или гарантия физической расправы. Азар не бравый боец, он - бегун, причем сверхскоростной. Стоит ему увидеть закатанные рукава - мужчина тут же расплывется в заискивающей улыбке и трогательных извинениях, призывающих агрессора усмирить свой пыл. Уж больно Заку не хочется попортить отглаженную дорогущую рубашку и лишиться пары зубов, ведь шепелявые кавалеры нынче не в почете.
Биография:
- Родился и вырос в Сан-Франциско, в верующей еврейской семье. Третий ребенок и первый сын из шести детей Лернеров. Воспитывался в основном кошерным пряниками и тумаками от крайне строптивой маман, мечтающей взрастить целый скоп банкиров и счетоводов, дабы покрасоваться перед тетей Изольдой из Одессы.
- Был нежным, но, мягко говоря, лукавым ребенком. Еще в школе Закари понял, что на честном слове далеко не уедешь. Ему хорошо давалась математика, английский и иврит, а вот остальные дисциплины требовали большей усидчивости, коей в ветреной башке, забитой девчонками и мечтами выиграть красивые стеклянные марблы Мойши, места не нашлось. Кому-то подмигнуть, кого-то подкупить - и вот тебе хорошая оценка.
- Получив аттестат и порцию переваренного чужими желудками гранита науки, Азарий поступил в университет и успешно прокутил два года, половину наследства и отцовские часы, а затем был спущен деканом с лестницы взашей, причем буквально, за излишнюю наглость и торговлю неприличными картинками в стенах храма науки.
- Возвращению блудного сына мать была явно не рада. Заклеймив юношу тупицей, она пристроила недоучку под теплое крылышко троюродного дяди Абрахама, одного из самых хитрых банкиров города, за седой бородой и смешными очками которого скрывался внебрачный сын Иуды и Сатаны. Работать с деньгами Закари нравилось, особенно когда получалось довести заемщика до банкротства и истерики. Именно здесь Зак обучился всем премудростям финансовых махинаций, которые отточил и отшлифовал до блеска уже в собственной лавке.
- 1917-й год. На войну ушли все молодые парни еврейского квартала. Все, кроме Закари, отмазанного семейством астмой, сифилисом и даже чумкой. Сам же беспечный Зак предпочел собрать манатки и заявить матери, что орел готов вылететь из гнезда и основать личное дело.
- Становление в Нью-Йорке не было таким уж трудным: как известно, еврейские семьи в своей сплоченности сравнимы разве что с термитником. Его капитала хватило, чтобы арендовать двухэтажное помещение в одном из закоулков западной части города, привести лавку в порядок, наводнить ее лосиными рогами, дедушкиными часами и фарфоровыми пастушками и усесться за прилавок. Закари поселился этажом выше в скромной квартирке, изначально походившей на что-то среднее между вырванным из земли подвалом и русской избой, топленой по-черному.
- Честный бизнес не продвигался. А вот подпольный жирел и лоснился, как откормленная крыса. Азар начинал с малого - продавал подделки ювелирных изделий и репродукции картин, выдавая их за оригинальные произведения. В этой безобидной афере ему помог добрый товарищ Ричард Браун - художник, по мнению Закари, посредственный, но мастерски срисовывающий полотна. Затем, когда парни обжились и приобрели кое-какую славу в узких кругах, Зак решился взяться за краденое, а потом и вовсе за ставки. Азартные игры - золотая жила. Особенно, если один отвлекает, а другой шарится по карманам.
- Начало его унылому вращению в сфере криминала положили, как бы то ни было скучно и банально, семейные узы. Какому-то еврею нужно сбагрить три ящика самогона, какому-то - раздобыть оружие, а третьему подавай кило гашиша. Сказано - сделано, стоило лишь подключить связи и обаяние. Звено к звену, цепь к цепи, и вот Закари уже стоит на ковре у Ротштейна, испуганно и смущенно потупив взгляд на одну из картин авторства его друга.
- Знал ли Лернер, что вмешивается в дела целой организации? Нет. Наивного пройдоху интересовали лишь деньги. За обещание сотрудничать и держать язык за зубами, а также за кое-какой процент с выручки, Зак получил крышу и стабильную работу, что не совсем устраивало молодого дельца. Закари не хотелось увязать в гангстерских заварушках и проблемах, но перспектива словить пулю лбом или, что еще хуже, быть разоблаченным добропорядочной матерью ему и вовсе не улыбалась. Все, чего он хотел - свободы и возможности купить дорогущие шелковые занавески. А потому мелкие аферы не прекратились.
- В данный момент продолжает проживать на втором этаже лавки вместе с другом, меняясь диваном и кроватью по товарищескому расписанию. Может, им тесно, общий быт до и дело рождает курьезные ситуации, но ребята справляются. Мечтает отхватить кусок земли побольше, но спускает все деньги на расширение собственного бизнеса и умасливание двух боссов - мамаши и Ротшейна. Совсем недавно обустроил погреб под букмекерскую контору.
|
пробный пост Василис утратил свою веру в что-то высшее, когда впервые почуял порох, гарь и взъерошенную влажную землю. Война вскормила в нем зверя своим свинцовым молоком, и этот зверь, голодный и встревоженный, но еще слепой детеныш, высосал все соки из православных крупиц, заложенных в его сердце русским по корням отцом, человеком кротким и слишком нежным, чтобы представлять в глазах Билла хоть какую-то значимость. Еще будучи Васей с ободранными коленками и сопливым носом он недоверчиво смотрел на сухое лицо отца и видел в нем лишь пилигрима - вечного скитальца, мигранта, человека с богом, но без родины и дома. Шаткого, неустойчивого, слишком трусливого, с глазами, полными непонятной тоски и мягкости, присущими скорее юной девушке, чем рабочему. Возможно, всю свою жизнь Василис старался стать антагонистом человека, от которого слышал наполненное боязливой любовью "Васенька", а потому его натура тяготела больше к инфернальному, чем богонравному. Кожа его груди впитала в себя вечные чернила креста, его спина покрылась церковной архитектурой под иглой побратима-сокамерника, но то была лишь колкая издевка. Василис не верил в бога, он верил в дьявола, но не в Сатану или Люцифера, а скорее в сгусток зла, просыпающийся и рождающийся в определенном месте и времени. Когда он был младенцем, дьяволом называли СССР. Когда он подрос и оказался в Польше, дьявол принял личину войны. Затем - лицо народной депрессии и застоя. А теперь дьяволом за куполами его спины называли самого Василиса. Человекоубийца от начала и Отец лжи. Билл же слабо и лениво улыбался, принимая то за комплимент. Пусть боятся, пусть молятся, чтобы чернота его души не поглотила все без остатка.
Весть о возвращении к социальной жизни его нежеланного сына была приятным сюрпризом. На момент, когда поднятая трубка глянцевого черного телефона с золотистым циферблатом выплюнула из себя сконфуженный и боязливый голос, Цвирка сидел за столом в одном лишь халате да носках и водил обратной стороной ручки по исписанному именами и датами листу, чтобы не потеряться глазами в крупной литовской вязи ежедневника. Дел было много, слишком много, и сейчас дон, человек скрупулезной проверки, недоверчивый и привыкший вести дела самостоятельно, пытался втиснуть в свои расписанные на неделю вперед планы визит одного бизнесмена, решившего вложиться в не самое чистое дело. Только вот тот не знал, что одна его подпись будет значить полную капитуляцию, что чернильная капля на договоре с мафиози равносильна капле крови на контракте с дьяволом. Он продаст свое дело, своих работников, свою семью и себя самого без остатка, с душой, жизнью и потрохами. Цвирка любил этот момент больше всего. Голос секретаря в трубке спрашивал, как поступить в столь непростой ситуации. Джонни, этот маленький прохвост, решил показать свои едва опустившиеся яйца, прекрасно зная, что за них же его сразу и схватят. Зачем? Билл был абсолютно уверен, что сынок попросту соскучился по его вниманию. Впрочем, Вэс знал как воспользоваться ситуацией. Ему уже осточертели выходки младшего, парня нужно было схватить за шкирку, как котенка, и поставить на обе две. Василис недовольно кашлянул в трубку, прежде чем отрезать лишь одно предложение.
- К нему - двух ребят, мне - машину.
_______
квартира Джона
У Василиса был дубликат ключей. Отправив личного водителя восвояси, дабы даже верный слуга не наблюдал его неуклюжих отцовских потуг вернуть блудного сына на путь разврата и лжи, он шагнул в квартиру и запер за собой дверь. Первым делом в нос ударила затхлая вонь, поднимающаяся, словно болотные испарения, с самого пола до потолка. Отпинывая бутылки и какой-то хлам в полутьме помещения, мужчина окинул взглядом руины вещей и мрачно нахмурился. Запах перегара, чего-то испорченного и кошачьей мочи смешивался с родным запахом - духом его крови и плоти, взращенной в отцовской строгости. Он уже не был похож на запах ребенка, однако обдавал лицо жаром воспоминаний и изуродованного родительского инстинкта. Билл молчал, его седая голова и плечи еще хранили крупные дождевые капли, собранные под навесом входа в подъезд многоэтажки. Он аккуратно поднял с пола настольную лампу с измятым абажуром и поставил у розетки. Угла комнаты коснулся мягкий желтоватый свет, рассеивающийся по стенам и искалеченному осколками полу. Тут же нашелся и стул, который Цвирка переместил поближе к свету, в ямку между разбросанными тканями в центре комнаты. Безмолвие помещения вдруг нарушило тихое и нерешительное мяукание. Кошка встретила незваного гостя с опаской, но стоило Василису поманить ее к себе, та быстро направилась к ногам мужчины и приняла сухую ласку. Несмотря на свою закоренелую мизантропию, Цвирка находил в себе что-то дружелюбное ради животных. Ему нравилось запускать пальцы в шерсть и неторопливо гладить четвероногих существ, наивных, простых и добрых. Живущих, как и он, лишь из факта существования. Василис снял плащ и, повесив его на спинку стула, еще немного прошелся по комнате. Он не знал, что должен сейчас чувствовать. Картина, которую он лицезрел, была отражением душевного состояния его сына, убитого горем, покусанным самим собой, брошенным и одиноким до холодка на затылке. Цвирка ничего не чувствовал, кроме не довольства, и лишь тонкий горьковато-сладкий привкус мелькал где-то в районе желудка от ощущения, что весь этот хаос хранит отпечаток его руки. Ему не было даже капельку интересно. Он выудил откуда-то из-под ног плотный нераспакованный конверт из фотопечати и вернулся к стулу. Силуэт кошки, тенью бродивший по стене по пятам, затоптался и прыгнул к нему на колени. Цвирка почесал ее за ухом и разорвал кайму свертка. Жора улыбался со снимка, держа за руку счастливую девушку. Василис с саркастичной ухмылкой убрал фотографию в конец стопки, обнажая новую сторону чужой души, в которую без спроса и так нагло вторгнулся.
Ждать пришлось недолго. Вскоре из раскрытого окна донесся тихий рокот мотора, а спустя пару минут к входной двери приблизился звук знакомых шагов. Цвирка не обратил на них никакого внимания, он откинулся на спинку стула, почесывая мурлычащую спину кошки. В низком свете его лицо темнело странными неприятными тенями. Звон ключей, поворот замка, легкий скрежет от давления на ручку и скрип дверных петель. Василису ничего не стоило угадать, что о его присутствии подозревали. Он знал Джона достаточно хорошо, чтобы чувствовать трепет его нутра на расстоянии. Кошка подняла на звук ухо, Василис - взгляд. Когда силуэт сына возник на пороге комнаты, мужчина вновь отвернулся, продолжив перебирать снимки.
- А все же она была красивой, - хриплый бархатный голос никогда не хранил в себе и капли вкрадчивой доброты, что можно было услышать от его отца, - Не такой, как твоя мать, но все равно красивой. Сколько ей было? Впрочем, мне не интересно. Подойди сюда и сядь, - все еще не удостоив Джона взглядом, Билл кивнул на уроненное кресло у противоположной стены. Дождавшись, когда парень перестанет стоять столбом в проходе, он наконец поднял голову. Выцветшие от возраста глаза впились в лицо сына. Василис не мог признаться, что один лишь вид лица напротив рождает в нем какой-то непонятный взрыв из воспоминаний о прошлом, остатков любви, отчаяния и ненависти, но к другому человеку. И вряд ли Джонни подозревал, что этот тиран, этот дьявол, этот покрытый изнутри изморосью человек был единственным, кто мог понять его чувства хотя бы приблизительно.
|
