Енох «Наки» Бахтэль проснулся раньше обычного. Сквозь тяжелые бархатные шторы в спальне его особняка на Пятой авеню пробивались первые лучи весеннего, почти летнего, солнца. Его мысли уже метались, как крысы в подвале Таммани-холла. Сегодняшний вечер решит всё. Или станет трамплином к тому, чтобы решить многое. Или...он подумал и отмахнул мысль о том, что Рут может ослушаться его слова. Особенно после того как он стал ее единственным добрым родственником. Тем домом, где ее всегда ждут, всегда помогут и подставят плечо.

Наки потянулся к тумбочке, где лежала записная книжка в кожаном переплете. На странице, помеченной сегодняшней датой, стояло одно слово: «Гольдман». Енох хмурится. Нет, он не колеблется - у него и мысли такой не возникло, он только лишь хочет, чтобы все прошло гладко.

За завтраком дворецкий подал свежие газеты. В «New York World» красовалась карикатура: толстый Бахтэль в костюме средневекового скряги продает девушку (узнаваемо похожую на Рут) мешковатому еврею с мешком денег. Наки сжал вилку так, что костяшки побелели.

«Кто-то болтает лишнее», — мелькнула мысль. Он мысленно перебрал круг приближенных. Джекоб из финансового отдела? Нет, слишком боится. Может, эта новая секретарша? Завтра уволить.

Позвонил в колокольчик:
— Принесите мой синий костюм. И прошу позвонить мисс О’Доннелл, ее требуется предупредить, что к семи вечера она должна быть у меня, без опозданий, - мужчина прикоснулся к губам ситцевой салфеткой с монограммой и встал из-за стола.

В приемной было многолюдно. Мужчины, женщины, кто-то даже умудрился притащить с собой детей. Зачем? Неужели они думают, что юные создания хоть как-то отогреют сердце Еноху? Да, он производил впечатление человека понимающего, старался войти в положение и всегда дослушать до конца. Но это не уберегало просителей от категоричного отказа. В кабинете городского казначея его ждал сюрприз. На столе лежал конверт без марки. Внутри — фотография Рут, выходящей из ювелирного магазина на 47-й улице. На обороте красными чернилами: «Она выбирает кольцо без жениха?»

Наки открыл сейф с компроматом на половину совета олдерменов и небрежно бросил туда фотографию и конверт. Понятно, кто его прислал. «Гольдман проверяет меня». Значит, сделка еще не гарантирована. Он со злостью хлопнул дверцей сейфа и уселся за широкий дубовый стол.

— Мистер Бахтэль, — постучал секретарь, — мистер Луччезе звонил насчет «того груза» для Бруклина.

— Скажите, что груз прибудет после выборов, - а потом была вереница из людей, от которых к концу вечера у Наки так болела голова, что он едва ли мог думать.

К пяти часам особняк превратился в муравейник. Повара из «Delmonico’s» колдовали над устрицами и фазанами, дворецкий расставлял хрустальные бокалы для шампанского 1907 года — того самого, что Наки «случайно» нашел в подвалах ратуши при аудите.

Он стоял перед зеркалом, поправляя галстук-бабочку.

«Если Рут взбрыкнется...» Мысль заставила его потрогать карман пиджака — там лежало запечатанное письмо от доктора Эмерсона. Заключение о «нервном расстройстве» миссис О’Доннелл после смерти мужа. На крайний случай.

— Дядя? — в дверях появилась Рут в платье от Worth. Жемчужное ожерелье (подарок Олливера) подчеркивало бледность кожи.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая. Сегодня важный вечер. - Она улыбнулась, не подозревая, что через два часа станет разменной монетой в игре за кресло мэра.

Первыми прибыли итальянцы — Луччезе с женой. Затем банкиры с Уолл-стрит. В семь тридцать доложили о приезде Гольдмана. Наки вышел в холл, где Исаак передавал шляпу лакею.

А где-то в городе Николай Ротштейн в это время, наверное, ломал свой портсигар. Но Наки уже не волновало — к утру у него будет подпись Гольдмана под соглашением. И Нью-Йорк в придачу.