Внешность: в детстве Мишель в своей семье была настоящим гадким утенком, нескладная, слишком худая, с острыми чертами лица и коленями. Видя ее, бабушки цокали языками и качали головой, пророча не самого лучшего мужа. Красоты не добавляли и вечные ссадины, порезы и синяки (после некоторых даже остались небольшие шрамы), полученные во время многочисленных игр с мальчишками.
Однако, возраст взял свое и ее превратил в довольно симпатичную молодую девушку, с правильными чертами лица и гладкой кожей. К сожалению, округлости и пышности форм, ценимых Сицилийцами, не появилось. Миша так и осталась слишком худощавой, больше похожей на отца, чем на мать.
Характер: Мишель всегда была любознательной и увлекающейся особой. Жизнерадостна. Не боится пробовать новое, учиться, начинать с нуля. Неудачи ее не пугают, а подстегивают еще больше. Упряма. Любит искусство, книги и красивые вещи. На понравившуюся безделушку может спустить огромное количество денег и в тот же момент потерять к ней интерес, или же наоборот от одной ее вдохновиться на целую коллекцию одежды или картину. При этом ее сложно назвать материалисткой или алчной. С радостью жертвует на благотворительность (но лишь на те проблемы, что задевают) и помогает нуждающимся. Порой бывает слишком категорична в своих решениях. Для близкого человека будет готова пойти на все и так же спокойно смотреть на то как он умирает, если тот умудрился потерять ее доверие и предать.
Биография: Детство Мишель прошло в Палермо, беззаботно и безоблачно, в окружении зелени, свежего воздуха и любящей семьи всех поколений. Когда ей было пять, отец уехал в Америку по призыву уже живших там родственников, оставив детей и жену. Миша тогда мало что поняла, но запомнила гнетущую атмосферу его отъезда. Его провожали как на войну, со слезами и молитвами. Только спустя годы девушка поняла, что на самом деле таковой и была ситуация. Его присутствия требовали кровавые разборки мафии того времени, в которых он не только выжил, но и добился больших высот. Через пару лет, когда все вроде было бы почти стабильно, за ним последовала и мама, а затем братья и сестра. Мишель, как самая младшая, до последнего оберегалась от всего происходящего в Америке. Она росла под присмотром любимой бабушки и не сильно переживала по этому поводу. Ей всегда было чем заняться в огромном доме и прилегающей к его территории саду. Учителя приходили на дом, учили всему от литературы до математики, но особенно рьяно Гальяно любила рисовать, не только пейзажи, но и красивых женщин в невероятных, выдуманных ею платьях. Однажды, увидев интерес девочки к одежде, бабушка предложила сшить по придуманным эскизам. Так впервые идеи Мишель претворились в жизнь. Ей это так понравилось, что девочка тут же захотела научиться этому сама. И научилась. К пятнадцати годам, переезжая в Америку, Миша уже отлично справлялась с выкройками и швейной машинкой, а недостатка задумок у нее и до этого не было.
Америка ей не понравилась. Нью-Йорк показался серым, мрачным и тесным. Разница социальных положений в обществе была настолько разительной, что ей почему-то было мучительно стыдно перед своими же соседями за слишком красивые наряды и подарки, которыми засыпал отец. Она не понимала, чем они заслужили такое богатство и почему большинство в их окружении боится их семьи. Любопытство съедало ее, и однажды она решила выяснить наверняка. Спрятавшись в кабинете отца, она долго слушала его разговор между подчиненным, вечно крутившимся рядом, и каким-то нервным мужчиной. Голос последнего дрожал, он извинялся, а потом раздался выстрел. От испуга, Мишель вскрикнула и вскочила, обнаружив свое присутствие. В руках "друга семьи" был пистолет, а потный мужчина лежал в растекающейся луже крови. Этот образ потом еще долго будет сниться ей во снах.
Отец не злился на нее. Только долго и строго смотрел на оцепеневшую от ужаса дочь, впервые видевшую труп, а затем вывел из комнаты и подробно рассказал все, что происходило в их семье и насколько ее интересы важнее всего остального мира. Любопытство Мишель было удовлетворено полностью, вот только в тот момент она об этом пожалела, хотя и все поняла. Папа умел убеждать и наставлять на правильный путь, разделять "своих" и "чужих". И, чтобы пелена наверняка спала с глаз Мишель рассказал куда "исчезла" ее сестра. Как оказалось, ее убили враги семьи, не сумевшие получить от отца желаемое. В тот момент детство Миши закончилось.
По мере того как росло влияние Гальяно и ожесточеннее становились схватки за власть, Мишу все чаше стали отсылать из дома для ее же безопасности. Бабушки давно не стало, поэтому это все больше были частные школы, где девушка училась рисованию и швейному мастерству. Ей даже удалось закончить годичный курс рисования в Гарварде, влиться в светское общество, организовать выставку своих картин и влюбиться, окончательно и бесповоротно. Узнав о романе дочери, отец обрубил его на корню и тут же вернул домой, строго-настрого запретив общаться с мужчинами без его одобрения. Не обошлось без угроз и рукоприкладства, но Том Гальяно умел как карать так и миловать. Удостоверившись, что дочь усвоила урок, он тут же сделал ей подарок - собственное ателье, готовое шить по ее эскизам. Мишель ничего не оставалось как погрузиться в работу. Ее творения со временем возымели успех у местных дам и девушка, все еще страдая по утраченной любви, уже решила, что станет одной из этих современных карьеристок, сильной и независимой от мужчин, но в планы вновь вмешалась семья. На одном из вечеров отец подвел к ней одного из своих капореджиме и во всеуслышание объявил об их помолвке.
|
пробный пост Опускаю глаза и выдыхаю. "Не любит"...Наверное от этого должно стать хоть немного легче, немного приподнять, но на самом деле я даже не знаю зачем это спросила. Становится только хуже. Внутри пустота, ни злобы, ни обиды, только горечь и разочарование. Горько от того, что теперь не будет наших вечеров вместе, не будет наших разговоров о книгах, которые он уже любил, а я только открывала для себя, не будет наших утренних пробуждений, когда я сонная выпутывалась из его объятий и шла варить нам обоим кофе, не будет больше места нашим планам в нашей жизни. Ничего не будет. Нас больше нет. И его нет. Я его потеряла, по своей ли вине или по его, об этом мне еще предстоит подумать долгими одинокими ночами, а пока остается только горевать. Скорбеть по любимому мужу, которого потеряла. Для меня тот Матвей, которого я знала умер в этот момент, а сейчас кто-то совсем чужой стоял и разговаривал со мной. Это точно не тот человек, которого я знала и любила. Матвей не мог быть таким жестоким, он не стал бы пинать лежачего, не стал бы с такой скурпулезностью искать боль на моем лице, не стал бы посыпать раны солью, да он бы вообще не мог сделать мне больно. И тот Матвей не стал бы кого-либо трахать за моей спиной, тем более без любви. Мой Матвей был выше этого.
- Ты не ответил. Давно это у вас? - мне вдруг стало интересно, сколько времени я жила с призраком моего мужа сама не замечая этого. Боже, как я могла не заметить, что его уже нет, что его тепло ушло потому что он отдавал его другой? Во мне и правда не не достаточно чуткости, но разве я его не любила? В этом меня упрекнуть нельзя. Все, что делала, была ради нас, ради нашего будущего, ради него. Я вкалывала на работе как проклятая лишь бы у него была возможность заниматься тем, чем он любит и не думать о деньгах. Не запрещала ничего, как это делали другие жены, предоставляя полную свободу, просто потому что верила, как видимо зря. Откуда-то из пустоты поднялась обида и немного вывела из транса.
- Что же ты так груб со своей любовницей? Ей бы стоило остаться. Она имеет право принимать участие в обсуждении. Часть семьи теперь. Вот на кухне хозяйничает, кровать греет пока меня нет, мужа ублажает. - дверь за Мариной закрывается, а я успеваю сделать еще один большой глоток из бокала, прежде чем он, благодаря Матвею летит в стену. Осколки разлетаются по всему полу, а по белым обоям растекаются бордовые ручейки. Даже красиво...Еще недавно я бы расстроилась, но сейчас все равно. Убирать это не мне. Мне вообще в этом доме больше делать нечего. Вижу это четко и ясно. Все здесь чужое. Все принадлежит новому незнакомому Матвею. Меня здесь тоже быть не должно. Вглядываюсь в перекошенное лицо мужа-оборотня и бесцветно улыбаюсь.
- Как себя вести? - голос тоже не отдает никакими эмоциями, хотя он именно этого и хочет. Неужели он не изучил меня за столько лет. В случае потрясения и стресса, в какой-то чрезвычайной ситуации, я отключаюсь, это помогает мыслить здраво и оценивать все со стороны. Только потом меня будет бить и трясти от страха, потом, когда я буду уже в безопасности и осознаю чего мне удалось избежать.
Помню как однажды мы ходили в горы. Он знал о моей боязни высоты, видел как я поднималась вверх, стиснув зубы, как молча спускалась вниз и только на земле села, обхватила ноги и не могла встать около часа, все переживала все сцены падения, которые могли бы быть, но не случились, потому как не поддалась паники и эмоциям. Это способ самосохранения. Вот и сейчас...Я пытаюсь уберечь себя от катастрофы. Зачем кричать на меня, если знаешь, что только больше замкнешь в себе? Матвей, Матвей...Где твоя хваленая проницательность?
- Ты хочешь, чтобы я кричала на тебя, била посуду, ревела? Знаешь ведь, что этого не будет. Я не умею вот так как ты или как Марина... - беру второй бокал (как знала, что пригодится) и наливаю снова. - Этим она тебя взяла? Своей чувствительностью, ранимостью? - отпиваю, ставлю на стол и приближаюсь к нему, чувствуя, что начинаю закипать. Какое право он имеет на меня кричать после всего что сделал? - С ней ты чувствовал себя рыцарем на белом коне? Вдохновляла на подвиги? - подхожу вплотную и задираю подбородок, чтобы смотреть ему прямо в лицо, пытаясь разглядеть в нем хоть что-то родное, но не нахожу. - Тоже мне знаток чужих душ. Так и не смог увидеть, как я любила тебя, пусть и показывала это не так как ты хотел. У меня нет чувств... - отворачиваюсь и отхожу, на секунду замолкая, потому что дальше говорить мешает вставший в горле ком. Еще немного и расплачусь, но все же держусь. Он этого зрелища не получит. Снова отпиваю вина и с трудом сглатываю. - Пусть так, но и Марина не принцесса и не муза. Она-та еще сука и ты об этом скоро узнаешь. Самолюбие ты ее задел, она не стерпит. - зачем я все это говорю? Наверное мне проще сосредоточиться на чем-то другом, чем на своем состоянии. Мне очень страшно сейчас дать слабину. Я вся трещу по швам, разваливаюсь и не знаю как поведу себя, если расслаблю узлы своих эмоций.
- Я никогда не жалела себя и никогда не просила тебя об этом. Это чисто твоя инициатива "лечить меня". Видимо нравлюсь тебе такой, слабой и разбитой. Питаешься эмоциями...А последнее время оголодал. Прости, но я в порядке. - собираюсь из последних сил, передергиваю плечами и улыбаюсь прямо как на соревнованиях, отработанным оскалом. - Вина? Помянем наш брак перед тем, как уйду?
|
