Появление королевы и Анны Австрийской заставило Людовика оторваться от маленькой горячей ручки Генриетты, оторваться от созерцания ее темных глаз и белой кожи. Пришлось приветствовать супругу и мать, сопровождать их до мест, устроенных королевам под синим шелком навеса, говорить комплименты… но все это время Людовик думал лишь об одной женщине, заворожившей ее с того самого дня, как она вернулась ко двору женой его родного брата. Думал – и поспешил к ней вернуться.
Увы, улыбка, которой он удостоился, была вполне родственной, то есть в ней не хватало прежнего огня, и Его величество сразу почувствовал перемену.
- Сестра моя, - шепнул он Генриетте, показывая ей розу – шедевр гения садовника Фонтенбло, безжалостно сорванный монаршей рукой. – Что с вами?
- Королева холодна со мной, - многозначительно ответила Генриетта. – Какая чудесная расцветка у этой розы, какая нежная!
- А как гармонична форма лепестков… И что же с того, разве вам недостаточно моей любви, Генриетта?
- Королева-мать так же лишила меня своей милостивой улыбки, сир… Ваш огонь сжигает!
- И вы желаете, чтобы я…
- О, всего лишь ослепили глаза завистников. Одарите свей милостью другую даму. Например, мадемуазель де Лавальер.
- Вы слишком жестоки…
- Но тем слаще будет награда, сир, - прошептала Генриетта, облизнув губы – Идите, сир, отведите от нас грозу, но эту розу я оставлю как залог нашей любви.
Отвести грозу… Людовик улыбнулся жене, кивнул мадемуазель де Лавальер, испытав короткий привычный укол вины. Слишком нежна, слишком добра, слишком покорна. В ней нет огня, а именно огонь он искал, огонь, под стать своему. И направился к брату, перед которым тоже был виноват, сделав знак своим придворным веселиться – а для чего еще они здесь.
- Брат мой, - улыбнулся он герцогу, любезно поклонился двум дамам, сопровождающим принца и виконта де Латур. – Вы так ничего и не сказали по поводу балета, поранила ли он вам? Дамы, вы танцевали в Радостях Мая, не так ли? Мы восхищены.
Это и правда было красиво, Людовик, обычно поглощенный собой, своей ролью, на этот раз искренне любовался тремя грациями. Томная Атенаис де Рошешуар, изысканная мадемуазель де Роган и загадочная мадемуазель де Вержи.
Отвести грозу - сказала Генриетта.
Что ж, что, если не солнце, способно отвести грозу.
- Мадемуазель де Вержи, нее окажете мне честь прогулкой по парку? Только сегодня по моему приказу установили две статуи работы Бенвенуто Челлини, они достойны ваших взглядов.
А эти губы – внезапно подумал Людовик, и сам удивился своему желанию – достойны только короля.
