Нью-Йорк — город, где человеку мало проку от автомобиля и хороших манер. ©Миньон МакЛафлин | |||
Отредактировано Marie Vorontsova (2019-07-08 10:09:02)
Что нам стоит дом построить?
Сообщений 1 страница 20 из 21
Поделиться12019-07-08 09:53:04
Поделиться22019-07-08 15:59:55
11 июля 1919 года, поздний вечер, Южный Бронкс.
Улыбаюсь, медленно поднимаясь по ступенькам. Гарри спрашивал, сумел ли Нью-Йорк меня впечатлить. Еще бы! Я только месяц в этом городе, а моя жизнь так круто поменялась. И все эти изменения в лучшую сторону. Я это чувствую, как то тепло, что исходит от ладони, крепко сжимающей мои тонкие пальчики. Мы вместе идем в какую-то новую для нас двоих жизнь, и меня переполняют эмоции. Радость, предчувствие чего-то прекрасного, ошеломительного. И сейчас я не хочу думать о трудностях, что нам предстоят. Мы ведь так мало друг друга знаем, знаем друг о друге, но влюбленные – это всегда сумасшедшие, готовые совершать самые невообразимые поступки. Необдуманные? Спонтанные? Импульсивные? Глупые? Эти качества так присущи юности.
И я рада, потому что Гарри преобразил меня, и речь сейчас не о новом платье, и раскрасил мою юность, поблекшую за время пребывания в пансионе, яркими красками. Сейчас, когда я робко ступаю по нашему новому жилищу, и звук моих шагов эхом отражается от стен, мне кажется, что Гарри сумел вдохнуть в меня жизнь. Улыбаюсь. Оборачиваюсь и стыдливо краснею под его пытливым взглядом. Сейчас всё немного иначе. Когда мы смотрели впервые квартиру, я еще не осознавала до конца, что мы сможем это сделать, но мы решились на этот шаг.
И это наш новый дом.
Я делаю шаг к своему мужчине, он всё еще держит шляпную коробку почему-то, отбираю поклажу, ставлю у ног. Выпрямляюсь. Мы не на балу, и обстановка, мягко говоря, не очень располагает к тому, что я задумала, но в голове играет музыка. Легкий реверанс, наклон головы, и вот моя ладошка лежит на крепком плече, перехватываю ладонь Грейстоуна и кладу себе не талию, но как только его рука направляется ниже, я грожу пальчиком и смеюсь. Ох, что это за звук!!! Раскатистый, звонкий, задорный. Начинаю напевать мелодию и увлекаю Гарри за собой, мы кружимся по комнате, пока я не натыкаюсь на стол. Морщусь от боли, и вот теперь уже мужская ладонь оказывается на законном месте, а я тут же вспыхиваю, краснею.
Засыпаем мы этой ночью не сразу, и дело вовсе не в том, что нам нужно разобрать какие-то вещи, чтобы застелить постель. Утомленная, разнеженная и счастливая, я закрываю глаза, обнимая одной рукой Грейстоуна, самого невероятного мужчину во всем Нью-Йорке. Да, почему только в Нью-Йорке – в мире. Для меня это так.
Вот так мои сладостные крики, что извлекал Гарри Грейстоун, и возвестили начало нового периода моей и его жизни.
Я счастлива.
Вот уже несколько дней я бесстыдно и безоговорочно счастлива. И дело не в том платье, что мне купил Гарри, дело не в том, что я съехала с пансиона, а в том, что МЫ ВМЕСТЕ. Раньше я не задумывалась, что значат для меня эти два слова, да и сейчас осознание его приходит очень медленно. Но я уже не боюсь расставаний, потому что знаю: вечером, а то и раньше, мы увидимся. Вещи еще не все разобраны, мои платья так и лежат в чемодане под кроватью, и каждый раз, когда я вытираю пол, натыкаюсь на них. Сиротливое напоминание о моей прежней жизни.
Я счастлива, хоть очень устаю. Просто не приспособлена к тяжелой работе, а дом требует много сил и умения. Не думала, что работа по дому такая тяжелая. Еще мы выяснили, что я абсолютно не умею готовить, и мой первый опыт отправился в мусорное ведро, а следом и второй… Перевод продуктов. Иногда мне кажется, что не хватит сил, а потом возвращается с работы Гарри, и едва он переступает порог квартиры, всё преображается.
Я счастлива, как только может быть счастлива женщина рядом с любимым и любящим мужчиной.
– Я сегодня хочу зайти в галантерейную лавку. Присмотрела там занавески для нашей спальни, – прячусь за кружкой в которой покачиваются остатки кофе. Наверное, это немногое, что получается у меня хорошо – варить для Гарри кофе. – Дороговато, конечно, но я попробую поторговаться. Если ты не против. Если я трачу много денег, ты скажи.
Виновато покусываю губку. Вид у меня, наверное, жалкий, потому что Гарри меняется в лице. Вместе со счастьем и радостью в нашу жизнь пришли и трудности. И больше всего они коснулись финансовой стороны. У меня даже мыслей не возникает в чем-то упрекнуть Гарри, а вот я… Ловлю себя на мысли, что нужно меняться. Вот моя маменька никогда не утруждала себя работой по дому. Единственное, что она делала, так это варила варенье в большом медном тазу, а я трескала пенку, пачкая румяные щеки. Ох, и влетало мне тогда и матушки, и от кухарки.
– Матушка, Анна Георррррргиевна, – взволнованная я выбегаю на просторную террасу, где мама отдыхает в большом плетеном кресле. Её ноги укутаны пледом. Болезнь подает первые признаки, но мать старается не подавать вида. Особенно, когда приезжают братья. – Маменька, Мам, – падаю на деревянный настил и обнимаю её колени, позабыв об всем, тычусь лицом в плед. – Маменька, а мы с папенькой такую куклу кьясивую видели. Только он отказался её мне покупать. Сказал у вас дозволения спросить. Вот я и спрашиваю – можно?
Заглядываю матери в глаза и корчу мордашку, которой трудно отказать.
Анна Георгиевна улыбается тому, как я старательно в её имени рычу букву «Р», а в остальных словах ещё пропускаю. Кивает, и я сразу же забираюсь к ней на колени, пока не пришел отец и не отругал меня, что докучаю и не даю отдохнуть. Так было не только с куклами, но и с платьями, туфельками и лентами для волос. Всё, чего бы я ни попросила, а к слову, я была не очень-то и капризной, мне покупали.
– А еще я написала объявление, могу давать уроки музыки. Прямо на дому. По дороге в лавку расклею. Авось кому-то интересно заниматься музыкой.
Через несколько часов я вваливаюсь в квартиру с большим пакетом, обернутым бумагой. Я только что вернулась из небольшой лавки, где еще пару дней назад я заприметила очаровательные занавески. Оставалось только сбить цену. хорошенечко потогровавшись, сумела купить занавески для окон и много другой ерунды для дома. А если учесть, что в тон к занавескам я отхватила еще и скатерть на обеденный стол, то я в очень хорошем выигрыше. Непривычные для меня роли хозяйки, кухарки, горничной, портнихи, торговки – всё приходится осваивать на ходу.
– Гарри, как твой день прошел? – сваливаю пакеты в угол и подбегаю к Грейстоуну, чтоб обнять. Сейчас жалею, что отказалась от услуг мальчишки-носильщика. Не думала, что портьеры окажутся такими тяжелыми и неудобными. Руки болят. – А я нам занавески купила. И портьеры для спальни, чтобы солнце не мешало понежиться утром. Только я сама не достану, чтобы повесить. Мне помощь твоя нужна.
Поделиться32019-07-08 21:45:56
Дом. Что значит это слово, для человека, который покинул свой дом, дом своих родителей еще в отрочестве? Можно рассказывать все что угодно, но для меня, столь привычное понятие, вероятно, более объемное. По сути, где был мой дом? Старая ферма прадеда Грейстоуна, похороненного на холме, вместе с прабабкой и их детьми. Не всеми, конечно. Но дедом - точно. И бабка покойная, и еще куча родственников. Ну, Грейстоуны, довольно плодовитый род, если посчитать, то это, наверное невозможно. У отца было шесть братьев, две сестры. И все они разъехались, кто куда. Я помню только тетку Амалию, из фермы в сорока милях в северу, и дядюшку Сида, из Санта-Фе. И три десятка с лишним крестов, на холме, за фермою. Это дом, где я родился и вырос. пара тем-но коричневых от зноя, и непогоды амбаров, дом сложенный еще отцом, его братьями и дедом, из камня и кирпичей из обожженной глины. Отец рассказывал нам, сорванцам, как в десять лет ездил на мулах за глиной на красный ручей. Дед сам изготавливал кирпичи. Это место, мы так и называли - "кирпичница", за старым хлевом, от конюшни, слева. Небольшой холмик на сладком ручье, который протекал через ферму. Там действительно, такая сладкая вода была! Особенно, когда целый день прогоняешь бычков на пастбище, и загоняешь их в Бычью лощину. И кто-то поскачет домой, за ужином, ни наберет пару бурдюков воды, на обратном пути. И вода там, мягкая, что пьешь и не напьешься... Справа от нашего дома был маленький садик. Чахлый. Там несколько персиков, виноград. Тутовые деревья. Наше любимое место для игр. Мы мальцами постоянно там играли. Наслушаемся вечерних баек деда Джалза, (да я немного помню своего деда. Хотя, он был дядей нашего Па, так как сам отец отца погиб на гражданской. Но так вот повелось, что вернулся младший брат нашего деда, и женился на вдове, прямой нашей бабке). Так дед рассказывал про войну, как они там сражались. Про давние набеги команчей, про Мексиканскую войну, которую помнил. Вот это и было наше воспитание. Большая семья, которую кто-то из нынешних американцев назвал бы огромною. А мы ... спали на полу, на облезлых шкурах медведей и бизонов, ели один сухарь на троих, и дрались. Да, дрались мы постоянно. И из-за любого пустяка. Конечно, сестры в этом вопросе не участвовали. А мы, пацанята, мутузили друг друга, до первой крови, не смотря на возраст. Если стукнуло восемь - ты уже способен нести ответственность...
Я в четырнадцать ушел из отцовского дома. Помню, что тогда были поздние заморозки, и урожай на небольшом огороде, ставился под вопросом. А еще был мор, и наше небольшое стадо сократилось до полусотни голов. Хоть и лишние рабочие руки, но лишние и рты. А Барт, (это мой старший брат), должен был остаться на ферме. Ушли я и Нэд. Он потом погиб на железной дороге, спустя пару лет. Па писал. Дошли вести... Вот с тех пор, я был дома, за пятнадцать, с лишним лет, лишь раз двадцать. И то, когда служил в рейнджерах Техаса. Просто заезжал посмотреть... тогда еще многие братья и сестры были подростками, детьми... Представляете, приезжаю как-то вечером, после заката, (тогда, кстати мексы частенько по той местности пошаливали. Да и наши, американские бандиты - не многим лучше... Так только с коня соскочил - сразу выстрел! Без предупреждения. И какой-то сопляк орет, чтобы я убирался, а не то - следующая пуля - в лоб. Встретили родственника, младшие братишки. Баду тогда, кажется одиннадцать было, Хенку - двенадцать.... нет тринадцать. Он в начале лета родился.... или в конце мая? Не важно... Так пока не ответил на их добрых две дюжины вопросов - лежал за корытом, где коней поили, и не дергался! Не стрелять же в ответ, по своим братишкам. И лучше не бегать, Наш Па нас неплохо обучал стрелять... Может потому нашу ферму особо не трогали? Ну, с одной стороны, там и взять -то толком нечего было, а с другой ... О том, что мальцы в нашей семейке, в обнимку с ружьями спят - знали даже в Мексике. Но времена были такие, без карабина - никуда. Тем более в приграничной территории с Мексикой... Да у нас даже сестры знали как заряжаются ружья и пара старых револьверов...
Дом. Для меня дом, это такое место, куда ты идешь, едешь за сотни миль, с огромным удовольствием, зная, что тебя там ждут, что тебе там рады. Это просто место, где можно встретиться и быть собой. И никто в целом мире не ткнет в твою рожу пальцем, не станет упрекать, что грязный или что нет денег. Дом, это островок, где отдыхает душа...
Я вот как думаю. Если у человека есть кров, еда, какая одежка, ну, в смысле, когда основные насущные потребности удовлетворены, то тогда можно и задуматься над прекрасным. У Нас было богатство, в старом доме - два лоскутных одеяла! И набитые хорошим хлопком, который вырастили на небольшой грядке, у сладкого ручья. Ма сама их сшила. Красивые! Мальцы их постоянно рассматривали, часами, и не надоедало никогда. Они доставались девчонкам и самым мелким. Вот, точно не скажу, спал ли я под ними? Не помню такого...
А сейчас у нас целый дворец на двоих с Мэри. Ну, то, что это дорого, мы опустим, не стоит омрачать ее радость. Конечно, она привыкла к иному. У них там, на ранчо был двухэтажный дом, с восемью колоннами. И при этом - скота почти не было. Может у них там цены не такие, и один их бычок стоил больше, чем у нас десяток? Раз такой был дом, и квартира в Москоу, на пятнадцать комнат. я подстебываю, что сам был в Москве, пару раз, и там просто нет таких зданий. Нет, ну понятно, что я за Москву, которая к северу от Хьюстона толкую. .Там сотни три человек живет, лес рубят. Мэри смеется, говорит, что необразованный. Но удивлена, что в Техасе, (да и не только), есть и добрая дюжина Москвы, и целая прорва Одесс. Она забавно так смеется, толкается шутя кулаком. Или играет на пианино. Вот такой сейчас у меня дом. С любимою женщиной, которая делает это место самым прекрасным... Да, не все там у нее получается... по хозяйству. Но старается... Гардины вот притащила. Значит - на стул, и прибивать их... Вот честно, устал сегодня, на погрузке в порту. Нет желания даже двигаться. Но разве откажешь ей, если там горят глаза как звезды? Женщина, которая создает домашний уют... Она великолепна... Беру молоток и стул ...
- Гарри!,- ах да. Нужно разуться. В "тапочках" ходить непривычно. Они на ступне телепаются. А паркет, хоть и старый, но на следующий день я его мастикой натер. Скользит слегка. Но черт с ним, вешаю гардины. Зачем, только не знаю. Но вид у квартиры, преображается. Все эти салфетки, какие-то картинки, репродукции в рамках, лампа с абажуром... Вот смотришь и поражаешься, как она умудряется это все отыскать, еще и сторговаться...
Кстати, до сих пор не понял, статус ее братьев. (там маленькое фото нашлось, в потрепанной книге, на дне чемодана. Мэри, мелкая такая, с бантами, ее покойные Па и мать, и братья, в белой форме, с погонами. Они потомственные дворовые, поэтому офицеры, Дворяне? А какая разница? Мэри, в чем различие? А! Дворовые - это когда вельможи, как в Великобритании. А дворяне - это те, кто скотину пасут, дрова колют, на ранчо в полях работают. Что, наоборот? Не работают? А за что тогда этих дворян кормят? За что они у твоего деда жалование получают? Что опять не так? Вас, русских не понять, Вы какие-то странные!
- Я завтра на ипподроме,- констатирую, хоть Мэри это знает,- буду раньше, чем сегодня... Может прогуляемся где-то? Можем и в Большой парк сходить. Или на синематограф, в Верхний Манхеттен. Если желаешь...
Желает, по глазам же вижу... Конечно, это расходы. А она еще не нашла работу... Ну да ладно, чего-то придумается... Всему свое время, как говаривал покойный дед Джалз...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-08 21:59:43)
Поделиться42019-07-09 13:28:55
Мы много говорим, обсуждаем, я рассказываю, как обстояли дела у нас и по-дружески посмеиваюсь над тем, как Гарри путает слова, да и сама порой допускаю не менее смешные ошибки. Да разве они так важны? Важно, что мы вместе и учимся быть опорой друг для друга. Скажете, ну, какая же из меня опора? Маленькая, слабая, хрупкая, при желании одним ударом левой рослый мужчина мог бы перебить мне хребет. И вот я маленькая и угловатая, немного смешная и даже нескладная, становлюсь опорой для такого сильного мужчины. Ведь что важно? Важно, чтобы вернувшись с работы, Гарри мог отдохнуть, расслабиться, вкусно поужинать, а не думать, что надо снова мчаться куда-то, искать деньги на пропитание, на оплату квартиры или нового платья. Совестно, что я трачу так много денег. Обещаю себе, что вот еще пара постельного белья на смену и покрывало для кровати и всё. За несколько дней наша квартира преображается, она оживает и становится действительно нашей. Здесь всё говорит о том, что живем мы, а не какая-то другая пара или просто картинка из рекламной брошюры. Помогая разобрать вещи, Гарри нашел фото семьи, и я надолго закрылась на кухне. Стоя у окна и взирая на бурлящую там жизнь, я плакала или оплакивала? Скорее всего, второе. Мне нужно как-то попрощаться со своим прошлым, свыкнуться с мыслью, что отца больше нет, что он воссоединился с матерью, но наиболее болезненной была мысль о том, что я могу никогда не увидеть братьев. Как травинка при дороге: кто-то обласкает, а кто-то растопчет. Когда я вернулась в комнату, Гарри уже рассматривал снимок, а поставил на столике. Да, я на нём была забавная. Вся в рюшах и с большими бантами и куклой. Подхожу и крепко обнимаю Грейстоуна. Теперь он – моя семья, мой мужчина, который делает всё, чтобы я была счастлива. И я счастлива. Не думали, что такую изнеженную девушку будут радовать простые хлопоты? Я тоже не думала, даже, когда испортила мои аккуратные ноготки во время уборки, не думала, или когда сбила коленку, поскользнувшись на старательно натертом полу.
Сегодня мы вешаем занавески. Гарри даже не упрекнул, что я потратилась. За последние дни слишком много денег спустила, чтобы обустроить наш дом. А сейчас я послушно подаю гвозди и нетерпеливо прыгаю вокруг. Хочу всё успеть, тороплюсь. Эйфория? Возможно, но мне так хочется подольше сохранить это состояние, хотя временами накатывает грусть. Как там писано было у Пушкина: «Подобно аглицкому сплину, короче, русская тоска»… Вот такая русская тоска иногда съедает мою русскую душу, когда Гарри нет рядом. И в пустой квартире, не зная, чем еще себя занять, вымыв в очередной раз полы, протерев пыль, мне хочется сесть в углу, обхватив колени и горько заплакать. Дни без Гарри кажется бесконечными, а стоит ему переступить порог, время с ума сходит, и не успеешь оглянуться, как уже пора вставать. Всё изменится, когда и у меня будет дело, надо только найти работу.
– Давай, я приготовлю что-нибудь на ужин, – вместе смеемся.
Готовить-то я не умею, но каждый раз берусь помогать Гарри по кухне, стараюсь что-то запомнить. Надо учиться, а если не пробовать самой, как же получится? Вздыхаю.
– Ты прости, что я ничегошеньки не умею.
Краснею, отворачиваюсь, а Гарри обнимает меня и придерживает голову двумя пальцами за подбородок. Но я-то понимаю, что одними чувствами сыт не будешь, но пока я с упоением целую мужчину, по-прежнему смущенно, но уже так уверенно. Противоречия? Я соткана из противоречий, и в Америке это стало более очевидным. Здесь не тот уклад, что у нас, здесь иные традиции.
– Расскажешь мне о своей семье? – спрашиваю я вечером, когда Гарри приготовил нехитрый ужин, а я помогла накрыть на стол.
Маменька всегда настаивала, чтобы семья трапезничала в столовой, и даже заболев, выходила к обеду и ужину, чтобы провести время с семьей. Может, я слишком наседаю, навязываю знакомый мне строй? Может, я слишком тороплю и много требую от Гарри? Может… Слишком много сомнений в эти дни, а ведь всё только начинается. Просто нужно узнать Гарри получше, понять, к чему он стремится, чего он хочет, какие у него привычки, да в конце концов, на какой стороне кровати он любит спать, с какой ноги ему удобнее вставать. Я не знаю. А мне ведь всё интересно, всё любопытно, как он жил до этого, где успел побывать.
– А прогулка… Мы можем взять себе в привычку выходить по вечерам на прогулку. Недолгую, зато вместе. Хотя ты и так устаешь на своей работе, какие уж прогулки. Кстати, я хотела тебя спросить, откуда ты знаешь французский. Касс научила?
Шутка не удалась, по лицу вижу, что воспоминания не из лучших, и мне стыдно. Этот как ступать по тонкому льду: не знаешь, когда нырнёшь в ледяную воду, а там… Темная пучина и отдающийся свет.
– Прости, – опустила голову, отложила приборы.
Откуда у меня ощущение, что я совершила ошибку? Потому что пауза затягивается, и я не знаю, что сказать. Поднимаюсь, убирая салфетку с колен, и принимаюсь убирать со стола. Надо себя как-то отвлечь.
– Отдыхай, – прохожу мимо Гарри и целую его в щеку, а он обхватывает талию, привлекая к себе, и усаживает на колени. К черту грязную посуду, завтра помою. Ладошки обхватывают лицо, и я осторожно касаюсь губ, робко, как в первый раз, и всё так же заливаясь румянцем. И у меня перехватывает дыхание и кружится голова.
– Что же ты со мной делаешь, Гарри Грейстоун?
Поделиться52019-07-09 22:50:07
Расскажу как-нибудь,- слегка отмахиваюсь,- не сейчас. А прогулки каждый день ... Даже не знаю. После порта, уж лучше хорошо отдохнуть...
Черт, да после погрузки в порту, иной день, еле ногами соваешь. Какие прогулки, извините? Но я ее понимаю. Интуитивно. Ей просто хочется, чтобы каждый день был не похож на другой. Не рутина. Рутина губит, затягивает. Делает пустым, равнодушным. Даже какая-то маленькая салфетка на стол или комод - это уже различие. каждый день должен отличаться от другого. Но как это сделать? Ну, сейчас допустим, готовим еду вместе, когда получается. Все-таки, разнообразие быта. сегодня, предложил прогуляться. Сходим, погода неплохая. Тихо, Жарковато. Конечно, может ночью с залива дождем затянуть, но это если ветер поднимется. Так что можем прогуляться пару часов, после ужина. Ну, все-таки, впереди осень, зима. Еще успеем насидеться дома... Обхватываю девушку, усаживая к себе на ... Стоп! Обхватываю свою возлюбленную супругу, (да, на этаже и в соседской булочной, ей все обращаются "мисс", но это несколько неправильно. Хотя , стоит ли задумываться, над этим? Да и вообще, это такая мелочь, о которой не упоминается. Хотя... А вдруг ей это будет важно? Нужно спросить), за талию, усаживая на колени. И прикоснувшись губами, скользнул по ее нежной шейке. И поцелуй, нежный, трепетный. Так только она умеет целоваться.
- Ничего, это ты меня делаешь безумным,- шепчу на ушко,- ладно, давай все же приведем все в порядок сегодня. И идем на улицу.
Как бы там ни было, все же, замыкаться только на себе ... это скучно. Да, в этом городе, по сути никому нет дела до нас, и наших проблем. Только следят за маралью брюзгливые соседки-старушки, и поэтому при них не целуемся. И проходим мимо чинно, под руку. Здороваемся. Хотя самих душит смех. Почти идеальная пара среднестатистических молодых американцев, ячейка общества. Живущая в соответствии общепринятых законов и морали. Не выставляющие напоказ свои чувства. Хотя... У нас уже выработалась привычка, ложиться спать, после душа, полностью голыми. Обычно я иду первым, если не задерживаюсь, после порта. И ожидаю Мэри в кровати. А когда она раздевшись ложится рядом, обнимаю ее, прижимая к себе. Хотя, пару раз было наоборот. Я просто не дожидался и засыпал, разбитый от усталости. Но тогда она меня пыталась обнять. Во всяком случае, когда просыпаюсь утром первый, не сложно определить, как это было. Кто кого обнимал...
Длинные темные тени, от зданий, ложатся на камни мостовой. Тепло. Но все же есть легкий ветер, с Гудзонова пролива. Воздух влажный. Дождь? Да будет, похоже, но много позже. К тому времени, мы должны уже быть дома. На работу вставать рано.
- Пошли быстрее,- взявшись за руки, перебегаем дорогу, и оказавшись с другой стороны, на тротуаре, разворачиваю к себе девушку и припадаю к ее губам, страстно и нежно. Да, у нас не все идеально, не все благополучно в семье. Она пока еще не умеет готовить прилично. У нее проблемы с утюгом, с ручною стиркой. Ну, не в этом же состоит семейная жизнь, как и не в том, что мы делаем ночью. Это притирание. Возможно, между нами, еще и искры проскочат, (ну, вот бы не хотелось), но раз уж мы вместе, то нужно стремиться стать не просто соседями по кровати, по комнате. Нет, стать единым целым, слитной командой. И вместе пройти через все трудности, и невзгоды, "пока смерть не разлучит нас". Да, отмалчиваюсь иногда. У меня было достаточно женщин. Но вот за душу тронула лишь она.
С каждой минутой, все больше сгущается мрак по углам и неосвещенным подворотням. Все ярче неоновые рекламы, все больше освещенных окон в домах. Фар автомобилей.
- Знаешь, что мне не нравится в таких больших городах, Мэри... то, что каждый думает за себя, и ему абсолютно плевать на остальных. Вот, к примеру, мы не знаем наших соседей. Потому, что они не нужны. А когда-то я помнил клички собак из фермы Джекоба Лайнуса, живущего, к северу, в двенадцати милях, от нашей фермы. Не то, чтобы они мне были нужны. Просто знал и все. Представляешь? У нас иногда были гулянки, мы собирались на чьей-нибудь ферме. Устраивали танцы. Я как-то не научился ни на чем играть, ни танцевать, ни петь. Ну, мы, в основном собирались, чтобы випить там и подраться. А девченки - поплясать. Женихов себе подыскивали. Парни - невест. Я как-то этим не интересовался.... Давно это было... еще не дорос. Нэду было шестнадцать, а мне четырнадцать, когда мы ушли из дома. Нет, не сбежали. Отец нас тоже не гнал. Просто ... Не знаю. Нэд так решил, что лучше уходить на восток. Наш Па не прокормил бы тогда семью. У меня было два доллара, с прошлого года. Заработал на перегоне бычков, для мистера Хитчета... У Нэда было еще меньше... Знаешь, тогда нам казалось, что мы чего-то стоим, и можем чего-то добиться. Брались за любую работу, лишь бы платили на кусок хлеба. Нэда взяли на железную дорогу. а я .... я был слишком молод для этого, и поэтому устроился на ранчо... Лишь бы перезимовать. Работал за харчи и зимнюю одежду.
Уши тогда отморозил. Долго гноились... Это я всегда буду помнить, даже если мне сам президент подарит миллион долларов и красный паккард, в придачу. Почему я рассказываю... просто вспомнилось.
- Мэри, расскажи о своей семье. Почему ты приехала так далеко?- не то, чтобы я был не рад. Наоборот. Это единственный, по-настоящему близкий человек в этом городе. Единственный во всем мире, из-за которого хочется жить и верить в лучшее. Что все будет у нас хорошо. Две мелких песчинки в бескрайнем космосе, встретившиеся случайно... Но ведь случайности... они не бывают просто так. Встретились, значит нужно. А то, что не умеет пока готовить... Так я тоже, с первого пойманного кролика шкуру снимал целый час. Кстати, и испортил... Это дело наживное.
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-10 05:05:28)
Поделиться62019-07-10 19:48:35
Я знаю, что иногда требую слишком много: внимания к себе, когда Гарри устал и ему хочется просто завалиться на кровать и вытянуть ноги, помощи, потому что сама не в состоянии даже постельное белье прополоскать, а услугами прачечной не пользуюсь, чтобы сэкономить, а приготовить ужин для меня – недостижимая мечта. Вот мистеру Грейстоуну и приходится после тяжелой работы еще и мною заниматься, как с маленькой, ей богу. Надеюсь, он не жалеет, что предложил мне жить вместе? У нас ведь много радостных моментов, и касаются они не только жарких ночей, когда утомленные мы забываемся сном. Он – невероятный мужчина и каждый раз думая о нём, я краснею. Это выдает меня. А сейчас реакция Гарри меня немного сбивает с толку, но только добавляет куражу. Мы идем на прогулку, и я чинно беру под руку Грейстоуна. Мы проходим мимо пожилых леди из нашего дома, которые провожают нас взглядом, а потом шушукаются, вспоминая свою молодость. Наверное, мы им напоминаем о тех добрых временах, когда они были такими же молодыми и выходили на променад со своими кавалерами. Стараюсь держаться чинно и прилично, пока меня Гарри не увлекает за собой, и мы, взявшись за руки перебегаем дорогу. Транспорта здесь немного, но нужно быть осторожными.
Его глаза… Замечали ли вы когда-нибудь, что у любимого человека самые прекрасные глаза? Да! Вот у Гарри… Я даже не могу объяснить для себя, какие у него глаза. Взгляд проникает прямо в душу, от него не скрыться. Нет, перед ним хочется обнажиться, быть откровенной и беззащитной, слабой, хрупкой – настоящей. Только вот плакать при нём я стесняюсь. Не хочу тревожить его собственной тоской по родине, по близким. Он ведь тоже оставил родных. Но теперь у меня есть он, а я есть у него. Какая уж есть. Смеюсь, когда его ладони касаются щек, и сразу же дыхание сбивается, ноги становятся ватными и земля стремительно уносится в тартарары. А он целует. Бесстыдно и так нежно, и внутри всё отзывается трепетом. Я целую его в ответ. По-настоящему. Отдаваясь этому поцелую, вкладывая в него все свои чувства и переживания. Ох, знал бы он, как я волнуюсь, когда он задерживается на работе. Не потому, что он куда-то зайдет, чтобы пропустить стаканчик с друзьями, а потому что порт – довольно опасное место. Не хочу думать, что там грузы могут сорваться или еще что-то случится по вине нерасторопных работников или не своевременно обновленной технике. Всякое может случиться. И пусть нас хранит наша любовь, а пока мы целуемся с таким упоением, желанием, словно судьба всего мира зависит от одного поцелуя – нашего.
С улыбкой слушаю рассказ о жизни на ферме. Конечно, Гарри мне не все рассказывает, да и разве расскажешь вот так. Недели не хватит, но я запоминаю эти моменты, нанизываю, как бусины на нитку. Это его прошлое, которым он решается поделиться. Не всё же мне вываливать на него ворох моих проблем, а ведь частенько так и случается. Он приходит домой, и я начинаю рассказывать, как провела день, что делала, чем занималась. Устала от тишины, вот и начинается трескотня без умолку, а ему-то отдыхать нужно. А иногда все наоборот – встречаю меланхоличной тишиной, а потом словно сбрасываю с себя оковы сна. Всё, как в старой сказке о принцессе и поцелуе принца. Только целует меня не принц, да и я не принцесса.
Притихла, обдумываю его слова. Понимаю, что надо что-то сказать, но не нахожу слов, но его рассказ многое для меня проясняет. Его сострадание ко мне, желание помочь, но мысль о том, что это было сделано из жалости, заставляет остановиться, расправить плечи и горделиво приподнять голову. Не хочу, чтоб меня жалели. Хотя разве сейчас это имеет значение? Сейчас, когда мы просыпаемся вместе, обнимая друг друга, и так приятно чувствовать его горячую ладонь на бедре, медленно поднимающуюся к талии, а я игриво ускользаю, набрасывая легкий халатик, и отправляюсь в кухню варить кофе, переступаю с ноги на ногу у плиты. Разве в этом есть хоть намек на жалость? Или в его поцелуях, каждодневной заботе обо мне, о нас? Нет.
– Это взрослое решение, – чуть сильнее сжимаю свои пальцы, чтобы он почувствовал мою поддержку. – Иногда приходится принимать такие, чтобы спасти жизни. Себе, родным…
Именно таким было решение отца не дожидаться братьев, а самим выбираться из жерла революции, пока нас самих не перемололо. Отец думал, что у нас всё получится в Англии, но, увы, пришлось двигаться дальше. Наверное, если бы мы остались, продали всё, что у нас было, протянули бы какое-то время. К сожалению, отец так и не смог найти работу и посчитал, что за океаном будет лучше. Новый Свет… Но что теперь гадать. Отца не стало.
– Ты не думал вернуться обратно?
Мимо проползает автомобиль, пуская вперед снопы света, в окнах загорается свет, и прохладой тянет с залива. Наверное, нам пора возвращаться.
– Мы сбежали, – поджимаю губы. – Мы бросили всё, что у нас было, и сбежали с отцом в Европу. Почему? Социалисты. Ты ведь слышал о революции? Матушки уже не было на тот момент, почила в бозе. И отец более беспокоился о моей судьбе. Знал, что дворян расстреливают без суда и следствия. Многих просто выволакивали из постелей в сорочках да исподнем и прямо на глазах у всех к стенке… Слухи доходили. Отец не хотел мне такой доли, – умолкла. Ей тяжело было вспомнила эти моменты.
1917-й год.
– Марьяна, собираемся, – Алексей Павлович Воронцов рывком распахнул двери спальни дочери. Стояла глубокая ночь, и я мирно спала в своей кровати. – Много вещей не бери. Только самое необходимое. Документы я уже собрал. Рекомендации, дипломы, адресную книгу, деньги. Поторапливайся. Экипаж будет через двадцать минут и увезет нас на вокзал.
Перепуганная я вскакиваю с постели и начинаю собираться. Как бы ни пыталась аккуратно уложить платья да шляпки, но разве справишься самостоятельно в отведенное время. Хочу позвать Марфу, но едва рука касается ленты звонка, как слышится отдаленный звук выстрела. Я запрыгиваю на чемодан, пытаясь его закрыть. Получается не сразу. Потом еще один. Я успеваю облачиться в дорожное платье, но не все пуговицы застегнуты, как врывается отец. В комнате царит хаос, вещи разбросаны, шкафы распахнуты, ящики комода выдвинуты, и я выбегаю из комнаты, набросив пальто. В квартире непривычно пусто и тихо. Это пугает еще больше.
– Где все? Где Марфа, Петруша где, где Илларион Савельич?
– Тише, Мари, тише.
И снова раздаются выстрелы, уже намного ближе. Я вздрагиваю, а отец испуганно оглядывается по сторонам и заталкивает меня в экипаж.
Через полчаса мы уже сидим в купе отправляющегося от перрона поезда – на Запад. Я смотрю в окно, а по щекам струятся слезы.
– Тише, доченька, тише. Так надо. Здесь небезопасно, а в Европе нас ждет новая жизнь. Я позабочусь о тебе.
Обнимает, прижимает к груди, гладил по голове, успокаивая, как маленькую.
– Прости, – смахиваю слезу, так не кстати катящуюся по щеке. Отец заботился обо мне, а теперь его нет. – Вестей от братьев мы не получали, поэтому отец решил уезжать за океан без них. Боялся меня потерять, а получилось… Получилось, что я потеряла всех. Братья мои – Митя и Жорж. Ой, – рассмеялась. – Димитрий Алексеевич и Георгий Алексеевич, офицеры, выпускники Александровского училища, – грустно вздыхаю. – Я молю у бога заступничества для них и надеюсь, что оба еще живы и здоровы. И мы когда-нибудь свидимся.
Я снова замолкаю. Рассказ получился нестройным, а какими-то урывками, словно кто-то перепутал страницы рукописи.
– Отец хотел, чтобы я была счастлива и не боялась ничего.
В этот момент раздается раскат грома, и я испуганно втягиваю голову в плечи и прижимаюсь к Гарри, а потом смеюсь. Первые крупные капли падают на уставшую от летнего зноя землю и сразу же впитываются, чуть прибив пыль.
– Это только дождь, Гарри! Это просто дождь!!!
Поделиться72019-07-11 19:39:49
Мэри прижалась ко мне, втягивая голову в плечи, при гулком раскате грома. А потом, словно пытается мне объяснить причину такого порыва, на то что надвигается гроза. Ей страшно? Или я должен бояться? Это дождь. Не люблю, когда за ворот капают холодные капли, стекая по позвоночнику. Но это не повод поддаваться панике, это же просто дождь. Хотя, думаю, это она себя более успокаивает, нежели меня. Интересно, что там происходит с нею, когда проходят перед глазами небесные бури. Что же ей напоминает гроза?
Уж явно не разрывы снарядов, под Суассоном, или Руаном. Мне же не напоминают, а с чего ей? Хотя психика и память у всех разная. Для меня это просто гроза. Дождь.
Просто дождь. Крупные капли, словно с какой-то злобой разбиваются о брусчатку мостовой, звонко барабанят по стеклам витрин магазинов, по жестяным козырькам, по крышам, лопочут по листьям деревьев. В мои планы не входило промокнуть, но я оглядываюсь по сторонам, в поисках приемлемого укрытия. Какой-то жестяной, свежевыкрашенный козырек у какого-то входа в здание, в нескольких шагах. Подойдет. Хватаю Мэри за ладонь и быстро проскакиваем под каплями. Дождь. это тоже, кому-то нужно. Божья благодать, если в срок, или наказание, если не вовремя...
Косая вспышка озарила небо на юго-востоке. Считаю про себя. Звук, примерно проходит милю, за три секунды, но воздух влажный, значит быстрее немного. Жду, отчитывая время. А над головою крупные капли барабанят в выгнутый пологою аркой большой козырек какой-то муниципальной конторы. Ре рассмотрел табличку, да и плевать на нее. Не мэрия же и не полицейский участок. И слава Богу. Там бы не церемонились. Выгнали бы под эту стену дождя, огораживающую нас от города. Размыто все и нереально становится. Есть лишь крыльцо, как островок в окружении дождевых потоков, есть козырек, наша защита от этого небесного потока, есть закрытые громадные двери, из лакированного дуба. Это реальность, а вокруг - лишь вода. "Разверзлись хляби небесные", и словно пытаются нас достать. Забрасывают косые крупные капли. ставящие отметены на одежде. Бесформенные вытянутые кляксы... Снимаю пиджак и накидываю Мэри на плечи. И она, придерживая его за лацкан, протягивает руку, под крученую струйку, срывающуюся с щели отлива вниз. чуть привстав на цыпочки, протягивает ладонь под струю, которая брызгает в разные стороны... Женщина, в которой еще так много от ребенка... которая вошла рано, и неудачно во взрослую жизнь. Любуюсь нею, со стороны, опершись о лакированные двери. С одной стороны, жалею о том, что она так рано стала взрослой. И я тоже хорош. Напился. Девочку захотелось... Но с другой стороны, не я же устроил в России пожар революций, в котором сгорела ее прежняя жизнь. И не я ее привез за океан, в новый , неизвестный для нее мир, без лишней монеты в кармане. А то, что произошло между нами, на ее девятнадцатилетние... Оно к лучшему. У меня зато есть моя женщина, которую мог бы и не заполучить. Спал бы сейчас дома, в своей старой квартирке, под шум дождя и ни о чем не заботился. Но ведь, это не правильно. Человек должен для кого-то жить. А она ... Да, Мэри, при всех ее недостатках, все равно, остается для меня необычным человеком, вызывающим только теплые чувства. Ну, я же не слепой, до той стадии, чтобы не понимать, что у нее даже под самостоятельное ведение хозяйства, "руки не заточены". И может в ком-то ином это раздражало, а в ней умиляет. А эта, почти детская, непосредственность? А еще сам момент, что девушка, хоть и не "от мира сего",как кажется иной раз, но пытается справиться со всем. И шить пытается, и стирать и готовить... Сам-то , обычно справляюсь "холостяцкими методами", например погладить штаны - при помощи хорошего ножа и толстой книги. А рубаху вообще не глажу. Но теперь приходиться осваивать и утюг, и изменять своим привычкам. по крайней мере, уже не сушу тоски в старом полотенце, спрятав под матрац. Хотя и замечаю, что иногда, на автомате, меня тянет это сделать. Да и остальные привычки, хорошие или дурные, приходится изменять. Стараться спать на боку, чтобы не храпеть ночью. Не ходит обутым по комнатам, а таскать на ногах какие-то странные тапочки. следить за речью и не ругаться дома. Много всего. Хотя иной раз, сознательно провоцирую и ее на "нарушения порядка", когда одежда срывается и падает туда, где упала... Ну, не без этого...
Вспышка на небе, с последующим, резким и сильным раскатом грома. Близко. Оглушительный треск обрушивается с неба. Да, не лучшую мы выбрали погоду, для вечерней прогулки, черт возьми! Привлекаю к себе девушку, увожу поглубже, поближе к центру козырька. У нее местами промокло платье, а руки холодные, Обнимаю, прижимая к себе. В этом городе неприлично целоваться на улицах... Да плевать, за сплошною стеною воды, ни один блюститель морали не рассмотрит. Будь мы дома, давно бы занялся с ней любовью, но на улице ... Поцелуи в холодные, мокрые губы, и ее руки ложатся на грудь, голодные. мокрые. И когда успела?Или это из-за контраста, я ведь сухой. У нас разница в росте, но кто сказал, что это неудобно? Особенно, если немного наклониться к ней, и плотно-плотно прижать, так что чувствовать, как колотится ее сердце, А ее губы отвечают на поцелуй. Мэри даже немного приподнялась на носочках... Снова вспышка и снова раскаты грома над головою. Эти ступени, словно корабль, со всех сторон омываемые бурными потоками , бегущими по тротуару. воды слишком много, чтобы ливневая канализация под тротуаром справилась. На углу здания дрожит от напора водосточная труба, выливая десятки галлонов вспененной воды, отбрасывая ее на добрый фут. Не просто обычный поток, а словно дождь идет именно с этой стороны крыши. Авто, проезжает мимо и его размытый силуэт тут же растворяется в небесном водопаде... Снова раскат, вспышка, еще и еще... уже и не ясно, что там происходит, по сути дела. Слишком часто сверкают молнии, чтобы понять, от какой происходит разряд. Ветер появился, сбивая льющиеся струйки, захлестывая к порогу. Хорошо, что подобные грозы быстро выдыхаются...
- Скоро все закончится, Мэри,- выдыхаю, и она разворачивается на месте, прижимаясь ко мне спиной, даже чуть опираясь. Устроилась в замке из рук, и загадочно улыбаясь смотрит на мутные потоки воды, кружащиеся в сумасшедшем водовороте на месте решотки слива, которой практически не видать.
- Не страшно?
- Нет, ни капельки...
- Хорошая гроза. Помню, нас накрыло возле Бове. В роте был один чокнутый парень... Так он стал на колени в окопе и молился, чтобы Бог смиловался над нами, грешниками...
1918 конец мая. Линия обороны по восточной окраине Бове.
... Мутные потоки воды заливали окопы, , в который и так было скользко передвигаться. Гроза... Это было нечто ужасное, невообразимое. Промокшие насквозь солдаты, пытались хоть как-то упрятываться, забиваясь во всевозможные щели, прячась в блиндажи... А по траншеям с каждой минутой все больше воды. Вернее мутной глинистой жижи... которая не хочет впитываться в разрытую глину... Гром, словно единовременный залп десятка тяжелых гаубиц, Молнии - словно осветительные ракеты, начиненные алюминиево-магниевой смесью... пробираюсь в блиндаж, поскальзываюсь на пороге. Падаю в лужу, на бок, и сразу же, жижа делает одну сторону тяжелее фунтов на шесть-семь, затекая в рукава, карманы. В трофейные невысокие сапоги германцев, с широкими халявами. Наша обувь в этой войне никуда не годится... Досадно и противно, барахтаться в этом месиве, Которое засасывает словно болото, вытягивает последние силы. Да, Всего несколько дюймов глубины, но вырвать из обволакивающей субстанции хоть что-то, - все равно, что пытаться вырвать что-либо из цемента... Поэтому выбираюсь ползком, измазанный, даже за пазухой пару фунтов этой жижи, от которой противно и бьет ознобом... Барахтаюсь, хуже чем свинья, даже каску потерял, хорошо, что не винтовку. Если бы не доски на дне этой лужи, от которой тугими волнами, которые тут же гаснут, пройдя пару футов, сколько бы я выбирался? Бруствер, среди окопа, перекрывает вход в блиндаж, чтобы эта жижа не просочилась вниз, не залила там все помещение. Если случится такое, боюсь, что точно кто-то останется там, навечно... Погребенный, пока не отроют. Погода, которая решила сделать нам перемирие на этом участке фронта. Грозы по двадцать раз за день, и уже третий день. Траншеи обваливает, едва успеваем чинить, вычищать... Зато полная тишина на несколько десятков миль фронта... Во этому глинистому грунту не то что бежать в атаку, даже ползти невозможно. Все поле перерыто взрывами... Дождевое перемирие... Полевая кухня не работает, хлеба нет. Но и артиллерия молчит и наша и противника. Попробуй-ка подтащить снаряды, если без хорошей опоры... Говорят, что кто-то попытался придумать сани, желоб, еще какие-то приспособления. Его свои же и отлупили... Кому охота воевать? А Хоуп все молится, стоя на коленях, в гнезде пулемета. Взывает к Всевышнему, утверждает, что это- наказание за грех... Малахольный фанатик... Если бы молитвы, действительно помогали ... Сколько тех, кто молится перед боем, и потом его собирают по частям? И Гансы и мы, все молятся Богу, чтобы тот даровал победу... Одно хорошо, дождь когда-то закончится... Подсохнет три-четыре дня, и снова начнется попытка прорыва и оборона, с частыми контратаками... Вот только, по этому полю танки уже бесполезны. Они из такого грунта траки не вывернут...
- Мы тогда два дня танки в ручную вытаскивали из болота. Они в балке стояли, хоть их и вывели на возвышенность, спустя четверо суток попытались сдвинуть их с места... Подрывались под гусеницы, бревна подсовывали. И кабестаном вытаскивали, все семь танков. Ну, правда, боев тогда не было, на нашем участке фронта...
Умолкаю. Не буду же рассказывать девушке то, что может ее потревожить. Ее братья неизвестно где, может быть, до сих пор живы, и до сих пор воюют... А может и нет... Но не нужные ей все кошмары войны.
Дождь оканчивается. Уже заметно, как движется транспорт по дороге, уровень воды, потихоньку спадает. Она вздрагивает. Немного замерзла. Платье-то отсырело, как и моя одежда...
- Давай в ближайшую забегаловку, наверное. Кофе выпьем, согреемся...
В любом универсальном магазине, аптеке или пабе Нью-Йорка можно перекусить и выпить кофе. Или чего покрепче. Сухой закон еще не ввели, но продают в таких местах все реже. Опасаются люди ого, что когда будут погромы тех кто продает виски и пиво, им тоже достанется...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-12 17:39:41)
Поделиться82019-07-12 11:44:31
Летний дождь может быть разным. Он может быть тих и спокоен, может напевать мелодию, легонько барабаня по крышам или играя в водосточных трубах, может быть нежным и ласковым. А может, как сегодня попомнить людям о мощи стихии, обрушивая тонны воды, смывая грязь и очищая улицы, и раскаты грома, вспышки молнии только придают особой драматичности всему происходящему.
Это наша первая гроза, которую мы переживаем вместе, и мне так приятно прижиматься к Гарри, чувствовать, как бьется его сердце [для меня], ощущать, как его дыхание касается макушки, и сразу становится так тепло, даже горячо. Он защищает меня, оберегает от этого потока, прикрывая, а я смотрю на него, фыркаю, потому что капли стекают по лбу и волосам, и краснею. Мне очень стыдно, что я вытянула Грейстоуна в такую погоду из дома, не дав отдохнуть, но разыгравшееся на наших глазах светопреставлений, только сблизило. Я украдкой посматриваю на Гарри, собирая в ладошку капли, подставив под поток, а он смотрит на меня, и сразу я чувствую, как внутри просыпается нежность. Нет, она никогда не засыпает, и каждый раз, когда я смотрю на своего мужчину, у меня внутри трепещет сердечко. И так происходит всегда, готовит ли он завтрак на кухне, или помогает мне прополоскать белье, или занимается починкой. Да, ему многое приходится делать, заниматься мелким ремонтом, то петли подтянуть, потому что дверца шкафа разболталась, то ножку стула поправить – шатается, чуть не упала днём, то переставить мебель. Я не знаю, каким он был до нашей встречи, но, кажется, он изменился. И я изменилась. Нравятся ему эти изменения? Наверное, если бы не нравились, уже бы выставил меня за дверь или сам ушел. Страшно от этой мысли – выбивает из-под ног почву. Как-то я проснулась среди ночи, испугавшись, что всё, что между нами было, только сон, а он вот же, рядом – лежит на боку, вытянув руку, чтоб я могла прилечь. И я принялась осыпать его лицо поцелуями, шепча благодарности, что небо мне послало его. Вот ведь правду говорили древние о случайностях. Ничего в жизни не происходит просто так. И даже эта гроза нужна. Она нужна нам, чтобы мы еще раз почувствовали, насколько нужны друг другу. Я еще крепче прижимаюсь, чувствую жар тела Гарри и смеюсь, а потом смех обрывается, и я становлюсь серьезной.
Поток воды служит нам завесой, и никто не сможет разглядеть, чем же занимаются два размытых силуэта, спрятавшихся от дождя. И я кладу ладошку на щеку, глажу кончиками пальцев, а после закрываю глаза и растворяюсь в жарком прикосновении его губ, и чуть не теряю пиджак, когда руки тянутся, чтобы обнять. Он сводит меня с ума, он пробуждает во мне силы, которых я еще не познала, он делает меня сильной, хоть я остаюсь такой нежной и хрупкой в его руках. Мне кажется, я смогу горы свернуть, будь он рядом. Если бы только знала как…
Наваждение? Сон? Нет, это моя реальность, как и та, из которой я бежала полтора года назад. Гарри – моё настоящее и будущее, а прошлое у нас такое разное. У меня радостное, счастливое детство и юность, беззаботные, почти безоблачные, а у него… у него в прошлом война. Сколько же тебе довелось пережить ужасов, мой родной? Скитания, голод, безденежье, тяжкий труд, взрывы, выстрелы, каждый из которых обрывал чью-то жизнь. Закрываю глаза и молюсь, молюсь Богородице, Покрове, что уберегла этого мужчину в той бойне, о которой он говорит, и в других. Уберегла для меня. И сейчас я понимаю, от чего Гарри защищает меня, хранит, бережет. Мы такие разные, и такие похожие: рано повзрослевшие и одинокие [донедавна]. И всё, что я могу сейчас сделать, это обнять крепче, прижиться щекой к его груди и шептать, что всё уже прошло, теперь мы есть друг у друга. И как знак с небес – гроза уходит, и вода в ливневках медленно исчезает, и даже лучи заходящего солнца проглядывают в просветах между зданиями. И я выставляю руку из-под козырька и сквозь пальцы пропускаю свет.
– Бежим, – крепче беру его за руку, а другой прихватываю лацканы пиджака.
Длинное платье опутывает ноги тяжелой мокрой тканью. Я никак не привыкну, что здесь одеваются немного по-другому, юбки, рукава короче. Некоторые, самые смелые, девушки выставляют напоказ коленки, а я даже лодыжки открывать стесняюсь. Нет, это, конечно, не касается Гарри и нашей с ним спальни или ванной. Ох, теперь я мечтаю не о чашке кофе, а о том, как мы вернемся домой, и я буду отогревать мужчину в ванной, чтобы он не простыл после такого дождя. Хотя вопрос спорный: кто кого будет греть. Краснею от собственных мыслей, спотыкаюсь, запутавшись в платье, и Гарри крепче меня обнимает, чуть приподняв над землей, а перед нами большая лужа, и Грейстоун подхватывает меня на руки, чтоб я еще больше не промокла. Смеюсь, обнимая его за шею, носиком утыкиваюсь за ухом, легонько касаюсь губами.
А в кафе тепло, даже душно. Многие промокшие спрятались здесь отогреться, и мы не исключение.
– А может, чаю? – подмигиваю Гарри, вспоминая наш чай на день рождения. Смеюсь, замечая, как меняется выражение лица мужчины, а потом он кивает. – Можем взять мне кофе, а тебе чайку. А потом смешать.
Шепчу на ушко, чтобы никто не слышал. Мне приходится приподниматься на цыпочках. Мы занимаем дальний столик, чтобы спрятаться от взглядов, и я, вопреки ожиданиям присаживаюсь не напротив, а рядом, соединяю пальцы в замок, пряча наши руки под столом.
– Значит, вот как ты выучил французский, – тихо шепчу, а потом поднимаю наши руки и прижимаюсь щекой, не решаясь при всех поцеловать эти нежные для меня руки. – А какой была твоя семья? Родители, братья, сестры. Сколько их у тебя вообще? А ты… – густо краснею. – Любишь детей?
Внезапно для самой себя делаю открытие, что рядом с Гарри вдруг задумалась о детях. Вероятно, если бы революция и большевики не внесли свои коррективы, я бы уже была замужем и нянчила бы малыша, а второго носила под сердцем. Нет, зачем мне дети от нелюбимого мужчины. Отпиваю глоток кофе. Странно, у меня ведь даже нет работы, а я думаю о таком. Мечтательница. Слово бьет под дых, и передо мной возникает образ матери, и глаза застилают слёзы.
–Большая, – отвечает Гарри, отставив чашку. – Поэтому с Нэдом и ушли, чтоб отец с материю прокормить эту ораву могли. Всё же на два рта меньше.
А я почти не слышу его – в ушах стоит звон, погребальный звон по матери.
– Я скучаю по ним Гарри. А ты?
Всё меняется в одно мгновение, и я крепче прижимаюсь, чувствуя, как мужские руки обхватывают узкие острые плечи еще не до конца оформившейся фигурки. Я не хочу ни в коме образе обидеть Гарри, но прошло очень мало времени, чтобы я избавилась от тоски, и мне приходится прилагать усилия и не выказывать, не показывать этого. Но дома, за закрытыми дверями, я растворюсь в поцелуях любимого мужчины, снова стану бесстыдно распутной, чтобы утопить свою тоску в любви. Его любовь меня держит на плаву, исцеляет меня, изменяет…
Домой мы добираемся уже затемно, и я понимаю, что Гарри рано вставать, и едва ли моим желанием суждено воплотиться. Нам бы будильник купить, чтоб я просыпалась раньше и пробовала приготовить завтрак. Стыдно, но я даже блинчиков пожарить не умею. До сих пор.
Поделиться92019-07-13 14:31:36
Дождь закончился. Но еще ветер срывает с крыш и деревьев отяжелевшие крупные капли вниз. Там, в сторону запада, еще изредка полыхает зарница, но отзвуки грома неслышны. Тоже уносит восточный ветер. Капли одиноко срываются падают вниз, иногда попадая на нас. Весело. Хоть и неприятно, но это бодрит... Одежда отяжелела, влажная. Ну, не беда. Моя-то высохнет, если развесить, и открыть в ванной окно. (В ванной комнате небольшую сушилку из трех веревок, которую можно снимать, чтобы не мешала). Высохнет, куда ему деваться? Да, думаю, если и будет что-то влажное - не такая уж и проблема. Высушить "на себе" - не впервой. Важнее, чтобы Мэри не заболела. Со мною - что станется? я - привыкший. Плюс порция виски в кафетерии, и взял с собой... Пригодится. Кстати, Мэри тоже, немножко приняла, с кофе.Для согрева и профилактика. И путь домой занимает мало времени... Да, неудачная у нас получилась прогулка. Завтра - вряд ли пойду. В порту работаю.... А вот второго дня - попробуем повторить, если ничего не помешает... Например погода...
Дети... Как-то не сильно задумывался над этим. Чтобы завести малышей. Ну, конечно, рад был бы этому. Понятное дело. Дети, это наше продолжение, это те, кто продолжит наш путь.
Хрень. Слишком вычурно и пафосно.
Просто каждый человек, должен оставить после себя хоть что-то , какую-то память. Таково наше назначение. И даже если он не может построить дом, написать картину, сочинить песню, стихи там какие, то дети - это доступно почти всякому. Но самое главное в том, что они нуждаются в тебе. Ты им нужен, даже если они этого еще не признают. Или уже не презнают. Это связь, а наше общество держится за счет этой связи...
Я рад был бы, чтобы у меня было пару-тройку сыновей. Было бы кому передать накопленные знания. Черт. Да по сути, Нам просто нужно, чтобы кто-то нас слушал, воспринимал. Как мы умничаем. Это поднимает самооценку. Ну, что мы, вроде как не зря что-то делаем, что не зря портим здесь воздух. Родились, прожили не зря. Даже не знаю как это объяснить... Так что дети... Да хочу я детей, от любимой женщины... Вот только рано пока. Нужно крепко стать на ноги. А не скитаться по квартирам, с ребенком на руках. Глупо, но все упирается не в что-то такое, а в деньги... маленькие кругленькие металлические пятачки с рисунками, или зелено-серые бумажки, с портретами бывших президентов. чья-то жизнь, ее зарождение - это чудо, если представить , хоть на миг. Но как же выглядит все это погано?! Если нет вот этих чертовых бумажек? В Святом писании написано: "Плодитесь и размножайтесь". А в счете за жилье написано - "не стоит и думать об этом". Но, со временем... Если все будет благополучно... Да я буду на этом настаивать, черт возьми!!!
... - В ванную? Потом. Тебе нужнее, Мэри,- ухмыляюсь и легким шлепком по задку, направляю ее в ванную комнату,- раздевайся, я помогу помыться...
Мокрая одежда мешает, липнет к коже, создавая неприятные ощущения. Снять все, развесить сушиться, растереться полотенцем, переодеться. И в ванную, где шумит вода... Нужно как-нибудь прикинуть, поместимся ли в ванне вдвоем? Но не сегодня. Не сейчас.
В детстве нас всех купали, родители, старшие братья, сестры, у кого няни. В детстве. А купали ли тебя взрослой, Мэри? Думаю нет. Баня с ее вениками и паром - это не ванна. Хотя я бы рискнул попробовать. Если все так, как рассказывала девушка, что разогретым паром наполняется комната, так что невозможно дышать, и жарит это все тело, распаривает до той степени, что не чувствуешь костей, потом в холодную воду, или снег... Вот только непонятно, зачем они хлещут себя и друг друга вениками? Кровь разогнать под кожей? И это им нравится... Все-таки, русские странные. Но мы не в России. Здесь делается все по-другому. Наматываю на правую ладонь чистую длинную тряпку и намачиваю в воде. натереть мылом - мочало готовое... Получше веника, и не хлещет...
Ладонь скользит по плечам, оставляя незамысловатый рисунок из мелкой мыльной пены, опускаясь с каждым движением чуть ниже, не более чем на полтора дюйма. Маленькие пузыри мула на коже, в которых отражается , искажается и вспыхивает свет электрической лампы, висящей под потолком. Она словно одета в искрящуюся одежду. даже не та. Ее кожа искрится, переливается слабым разноцветным свечением... Ниже, еще... эти маленькие огоньки сверкают, синие, красновато-желтые, с фиолетово-разовыми оттенками, зеленоватые... их миллионы, этих огоньков, где каждый малейший из этих шариков воздуха, оставляет это неясное свечение, как свежевыпавший "сухой" снег, кристалликами искрящийся на морозе... картина впечатляющая. Твоя кожа и эти огоньки... Нужно быть кретином, чтобы запрещать человеку любоваться подобным зрелищем. Нам навязывают мораль, нам навязывают приличия. Общество, затиснутое в эфемерные шаблоны, проповедники, кричащие о смертном грехе... Да они просто не знают, как это красиво, как это обворожительно! Как прекрасны эти огоньки, на женской спине...
Ты молчишь, лишь только сердцебиением подтверждаешь, что это реальность... И легким дыханием, с какой-то волнительной ноткой, которое щекочет мои основные инстинкты. Женщина, стоящая в ванной... К черту это электричество. Ставлю пару свечей на полочке возле зеркала, поджигаю, и вновь продолжаю купание. Это необыкновенное чувство, созерцать эту кожу, эти мыльные разводы на ней, и каждое мое поглаживавшие по этому телу, добавляет очередную выгнутую дугой россыпь огоньков, на этой нежной коже. Да я не вижу, что там, спереди, но уверен, что после того, как моя рука там побывала, там тоже разводы таких огоньков, только невидимых. Свет падает лишь на эту спину, на эту кожу имеющую щипающий нос запах мыльной пены, и такой же привкус, на моих губах...
Вода, которая неспешно, словно нехотя смывает эти огоньки, это таинство огня и тени, с твоей кожи. Нехотя. Словно она сожалеет, что убирает с тебя этот наряд, что все эти огоньки, сползающие нестройными потоками вниз, больше тебя не украсят. Не проблема... будут еще другие, если позволишь... Если тебе понравилось, то как к тебе прикасались. К твоей мокрой коже, одевая в эту россыпь огоньков разного цвета... Подождешь меня в постели? Я быстро здесь справлюсь... Только не засыпай! Хотя ... Можешь и заснуть. И тогда мне останется лишь тихо прилечь рядом, заключая в объятия, и вдыхать аромат твоей кожи, волос, с ноткою мыла и этих сказочных огоньков...
Вот только не уверен, что не разбужу тебя, когда прилягу рядом... Почему? Ну ... Странный вопрос...
На следующий вечер...
- Мэри? Я дома!- ставлю пакет на тумбочку в прихожей, снимаю пиджак и обувь. Носки. Где здесь тапочки ? Вот они... Замечательно. Поцелуй,- Осторожно там мука. И молоко. Гулять сегодня не пойдем. Извини... Устал в порту. Но пока займемся чем-то вкусным. Умеешь делать фланелевые лепешки? А медвежьи плюшки? С чего начнем? Давай сегодня с лепешек...
Переодеться, пока она просеивает муку, и прийти на кухню, в помощь.
- Ма делала их сразу, фунта на четыре муки. Это был праздник. Ну, там же орава была. А нам - хватит и пол-фунта, на ужин. Можем немного больше.
Простейший кулинарный рецепт оладьев. Просто, быстро и с огоньком. И с обязательным вымазыванием ее носика мукой. Это самое важное, в приготовлении теста... А что, их нужно готовить аккуратно, не просыпав немного муки на стол? Тем более, она сама не против, отвечает подобным, улыбается... Фланелевые лепешки...
- Блины? Не знаю, не пробовал готовить. Тесто более жидкое должно быть? Ну давай так. Делаем сперва лепешки, а потом, остатки еще немного разбавим молоком и водою, посмотрим, что получится... Чайник поставишь?
... - Эй не наглеть! Пусть немного остынут! Живот же будет болеть!- наша Ма когда их жарила, всегда считала, чтобы всем хватило. Себе штуки три, отцу - пол дюжины. Нам, пацанам, по четыре. И сестрам по две, или три. Не помню. Самым младшим по одной, две. Они, клянчили потом у нас, старших. Ну, делились. Па, так вряд ли более пары штук съедал. Раздавал, ломая на кусочки. А здесь не нужно считать. Целая тарелка, с горкой, на двоих...
- Знаешь, Мэри... я скучаю по своей ораве. Но вот поехать, свидеться... Не думаю, что это разумно. Были бы лишние деньги - переслал бы. Или привез. А так, просто ради того, чтобы увидеться? У нас в семье нет той ностальгии, которая есть во многих семействах. Мы, как беспризорные щенки. Можешь устоять на лапах, можешь добыть пропитание - и все, нет больше к тебе интереса. Крутись сам. Конечно, в чем-то это неправильно. Но у нас такая жизнь. Рассчитывать только на свои силы.
- А как раскатывать его по сковороде? Оно же жидкое! Разливать? Ну давай попробуем...
В конце концов, никто сразу ничего не умеет. Это приходит все во временем, с навыками... С опытом.
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-13 17:38:21)
Поделиться102019-07-14 17:24:25
Между нами всё так странно, но в то же время ясно и просто. Нам хорошо вместе. Или это только мне так кажется? Или это я придумываю для себя, когда остаюсь одна, дожидаюсь моего мужчину с работы и хлопочу по дому, как умею, чтобы потом встретить его объятиями. Может, для Гарри всё совсем непросто? Как этот дождь. Он льет с небес, принося свежесть и влагу изможденному жарой городу, но вместе с тем может принести простуду и жару тому, что промокнет до нитки. Таким, как я и Гарри. И всю ночь мы согреваем друг друга, а потом уставшие от любовных ласк засыпаем на смятых влажных простынях.
Я изменилась за это время. Очень изменилась. Раньше никогда не могла уснуть в такой смятой постели, а сейчас даже не представляю, как это засыпать, и не чувствовать рядом Гарри, его обжигающего дыхания, его горячей ладони на своем животике. Распутно ли я себя веду? Возможно, я могла бы потягаться даже с вавилонскими блудницами, только они не отводили взглядов, краснея. Мне нравится, как смотрит на меня Гарри, хоть я и прикрываюсь в такие моменты и смущаюсь, но он… Он такой… Не нахожу слов, чтобы передать. Кажется, нет таких слов ни в одном языке. А какое он мне устроил купание… Сколько лет меня не купали, а тут… Мне понравилось. Надо будет повторить, и с каким нетерпением я ждала его… Вот как и сейчас.
Хожу по квартире из угла в угол, не зная, чем себя занять. Протерла пыль, где доставала. Поговорила с пауков в углу, чтобы он не так быстро ткал свою паутину, я-то не достану, чтобы снять, а каждый раз просить Гарри… он и так устает, а я ему ничем не помогаю. Поправляю салфетки на столе, протираю пианино, открываю крышку и сажусь. Музыка не очень чистая, еще нужна дополнительная настройка. Я же понимаю, что за один раз невозможно все исправить. Струны могут не выдержать, да и рассохлось всё. Добавляю воды и снова сажусь за инструмент. Пока нет Гарри я могу все свои думы вылить в музыку. Тоска по родине сменяется страхом за братьев, болью утраты, и музыка вторит этому. А потом приходит легкость и нежность, и предвкушение, и нетерпение, и…
Открывшаяся дверь с неизменным «я дома». Это сладкая музыка, и крышка инструмента остается не опущенной, потому что я лечу в небольшую прихожую, чуть не сбиваю с ног Гарри. «Я так соскучилась по тебе!» – кричит моё тело, и руки обвивают шею, притягивают. Жадные губы в поисках его губ осыпают поцелуями щеки, скулы, шею. Не знаю, слышал ли он мою мелодию, но не хочу, чтобы он чувствовал мою тоску по родине. Нет, я не хочу возвращаться. Мне некуда возвращаться, от привычного мира ничего не осталось, да и дома моего там уже нет. Мой дом здесь – рядом с Гарри Грейстоуном, куда бы он ни поехал. Нью-Йорк, Салем, Филадельфия, Бостон, или даже его родной Техас. Ловлю себя на мысли, что не знаю, где в Техасе находилась их ферма. Ну, и пусть.
– Мука?
Забираю у него пакеты и заглядываю. Сегодня мы никуда не идем, но я уверена, что наш вечер будет не менее запоминающимся, чем поход в синематограф или вчерашняя прогулка под дождем. Сегодня мы будем готовить. Я даже беру тетрадку и карандаш, чтоб записать что-то, а после надеваю свой передник. Он остался ещё с институтских времен и прикрывает всё платье, почти до самого пола.
Мы начинаем готовить, и мука повсюду, и мне потом придется долго убираться в кухне, но сейчас я с любопытством и удовольствием наблюдаю, как готовит Гарри. Что мы делаем? Лепешки? Оладушку? Ох, какие Марфа пекла оладьи и блины. А может, блины учиним? Нет. Да! Ура. Хватаю горячее прямо со скороды, и получаю легкий шлепок по попке. Краснею. Ох, какие же у него руки.
– За что? – скрыть моё смущение всё сложнее. – Да, я знаю, знаю. А вот ты погладишь, и ничего болеть не будет.
А рядом уже вскипает чайник, возмущенно позвякивая крышкой, и пар валит из носика. Я хватаюсь за полотенце, чтоб не обжечь руку, но вся равно попадаю под струю пара. Закусывая губу, снимаю чайник и переливаю кипяток в заварник. Приходится даже не цыпочки подняться, чтобы достать.
А потом семья… Это слово подобно острому клинку пронзает сердце, и мне так хочется обнять Гарри, крепко-крепко, да так, что он чуть сковородку раскаленную не выронил. Мне хочется говорить, что мы когда-нибудь заработаем достаточно денег, чтобы свидеться. А может, даже кого-то из младших к себе заберем, чтоб выучить, работу найти. Я не знаю что делать(!), но очень хочу, чтобы мой мужчина был счастлив. Молчу. Только крепче прижимаюсь к его груди, и мне всё равно, что щека измазана в тесто, что волосы припудрены мукой.
– Гарри, – тихо-тихо шепчу, а потом зарываюсь лицом в грудь. Выдыхаю, поднимаю голову, поднимаюсь на цыпочки и слизываю с его щеки, целуя, кусочек теста, и неожиданно для самой себя говорю. – Скоро будет чай.
А потом мы принимаемся жарить блинчики. Я несколько раз видела, как это делала Марфа, но ни разу не поинтересовалась. Не нужно мне это было, а вот теперь как жизнь повернулась.
– Да, да, разливать нужно. Марфа всегда так делала, – киваю и берусь за ложку. Никогда такого не вытворяла, но с Гарри у меня многое происходит впервые. И я всё так же смотрю на мир глазами ребенка, радуясь каким-то мелочам, на которые другие просто не обращают внимания. – Вот так, – наливаю тесто ложкой, но оно не хочет растекаться по сковороде. Растягиваю его. Шипит. Масло стреляет. А у меня ничего не получается. – Марфа говорила «первый блин – комом». И первый всегда скармливала нашему псу. Ох, папенька и ругался.
Второй блинчик у меня тоже не получается, и только с третьей попытки получается что-то отдаленно напоминающее блин. Перекладываю на тарелку с видом победителя. Меня распирает гордость, несмотря на то, что этот блинчик с дырой и рваными краями.
– Попробуешь? Давай вместе.
Мы быстро расправляемся с блином, а у нас есть еще немного теста. Конечно, у Гарри всё получается лучше, чем у меня, но я же стараюсь.
– Зато чай у меня вкусный и кофе!
Мы смеемся, а потом я отправляю Гарри отдыхать, а сама убираюсь на кухне. Не тут-то было. Грейстоун не уходит. Некоторое время он потягивает чай из большой кружки, а потом помогает мне быстрее закончить.
– А теперь давай первый в душ, а я тут еще расставлю всё.
Перетираю полотенцем тарелки. У нас еще остались лепешки и несколько блинов на завтрак, можно не подскакивать рано, хотя… Кто нам мешает приятно провести время утром?
– Если захочешь, то в синематограф пойдем в другой раз. Мне сегодняшний вечер очень понравился.
Мягкий поцелуй в щеку переходит в более интимные ласки.
А посмотреть новую ленту мы все же выбрались на выходных, я даже надела платье, что Гарри для меня купил, когда мы переехали. Оно непривычно короткое для меня, и всё кажется, что обращают внимание, как я иду, ровные ли стрелки на чулках, начищены ли до блеска туфельки, подходит ли шляпка к платью. А мне всё равно, потому что я иду под руку с самым лучшим мужчиной Нью-Йорка.
Поделиться112019-07-16 20:49:46
Вероятно, так и должна выглядеть в глазах общества пара молодых людей. Думается, что некому стандарту мы соответствуем. Прилично одеты, хоть и без изысков, и не по моде, зато в чистой одежде, идущие под руку. Кавалер несколько старше девушки, демонстрирующей свежесть, молодость и цветущий вид, насколько это возможно. Да, Мэри выглядит получше многих, ее сверстниц, или чуть старше. Недостаток косметики, компенсируется мягким нежным загаром, и легким румянцем. Не знаю, счастлива ли девушка тем, что так сложились у нее обстоятельства. Я же, чувствую до сих пор некоторое чувство угрызения совести. За нашу первую ночь. Напились, потеряли контроль. Хвала Провидению, эта тема у нас не всплывает в разговорах. Но утверждать, что там все было, как принято в обществе ... Кстати, а что там принято в этих обществах, а? Что хорошее? Людей разделяют, разводят в разные стороны родственники, политические убеждения, религия. Социальный статус в обществе. А мы, получается, нарушили все возможные преграды. Оказывается, в ее стране, у меня статус был бы самый низкий, а у нее – почти самый высокий. Молчу о религии. Ни один из нас не затрагивал эту тему. И за первую неделю совместного проживания, где-то там, на загривке шевелились волосы, соображая, что церковь подобного не воспримет. Ну, тут скорее вопрос, более мирской. Примет как миленькая, еще и благословит, если сунуть их православному падре в карман несколько бумажек. Да и любой католик, или протестант, священник, при подобном здесь может обвенчать. Вопрос только в цене, уж в этом я уверен. Нет, конечно каждый из них что-то пробубнит, что должны быть единой веры и что это не положено так... Но! Это Нью-Йорк, черт возьми, и здесь совсем иные порядки. Здесь правят те, у кого есть интересный банковский счет, и красивая чековая книжка. И Бог здесь давно обосновался на Уолт-стрит... Но вот решать пока эти проблемы, нет возможности, за неимением финансов. Однако найти по пять центов, на сеанс в синематографе – это можно. И даже, просмотреть весь фильм. Если, конечно не засну...
Чинно, под руку. Нет, определенно, будь у нас модная одежда, мы просто отлично смотрелись. А еще Мэри новую сумочку, и зонтик. А мне ... Нет, со мною дела обстоят похуже, и витрины это подтверждают. Что-то во мне есть такое, несколько выделяющее из толпы, раз люди косятся в нашу сторону. То, что проще одет, по сравнению с Мэри? Ну, не сильно... Нет, явно не щегольский наряд. Но я никогда не стеснялся того, что рабочий. А Мэри... Она даже безо всякой одежды выглядит более интеллигентно... Черт... Покраснел... Но все равно, она без одежды – прекрасна... Для меня...
На север, мимо пансионата мадам Бишоп, еще пару кварталов, к западу. Пару бывших соседок Мэри. Здороваются, машут руками. Раскланиваемся, хоть и через улицу. Лично я не смущался никогда, что есть знакомые девочки. Как-то не из тех, кто осуждает вслух проституцию днем, а после заката, один из первых бежит в поисках продажной любви. Как по мне, то торговать телом вынуждают либо обстоятельства, либо собственная неуемная натура. Ну есть же такие , что вовсе не против ... Тут уж ничего не поделать. А осуждать их за это ... Да то, что молодые девчонки торгуют собою, чтобы купить себе что-то, виновато в первую очередь общество, которое их осуждает. Не у всех же есть хороший старт. В газетках утверждают, что средний заработок перевалил за сотню долларов. Интересно, кто вел эти подсчеты? И кого брали, для среднего? Сенатор штата получает жалование, где-то более трех с половиною сотен! Взяли значит сенатора, адвоката, доктора и хозяина Юнион Пасифик, с парой-тройкой рабочих, и выдали средний заработок? Сто долларов... В Техасе мало какому ковбою, по сезону, платят более сорока. А общепринятый – это тридцатка в месяц, плюс питание. По сезону. Зимой же – за одежку и харч. Я зарабатываю чуть более сорока, в месяц, на двух работах. На эти деньги, жить , конечно можно, вдвоем. Но вот вопрос о покупке красивого платья для Мэри, или туфлей для меня – даже не ставится. И это до конца зимы... а в феврале уже нужно вносить квартплату... Конечно, омрачать наше с ней существование, подобной ерундой никто не собирается. Наоборот, всячески делаю вид, что все хорошо, и даже отлично... Хотя я об этом не забываю.
Но уж по пять центов, за сеанс за человека, роли точно не сыграют... «Не меняйте вашего мужа», комедия на афише... И до сеанса еще есть время. Зал еще не освободился. Обычно дают по 3 а то и 4 просмотра за день, если выходные. Из-за дверей слышно, как лупит по клавишам тапер, приглушенно, конечно, но звук такой же, как был и на нашем... На том пианино, которое стояло в квартире, до прихода настройщика. Идентичный почти. Мэри такое не сильно понравится. У нее какое-то отношение к музыке, возвышенное, чуткое, что ли... Нет, играть она умеет почище чем многие в кабачных оркестрах. И ее можно слушать часами. Хотя, мне, хоть и не наступал косолапый на ухо, все равно, не особо различаю, в чем именно прелесть с ее музыки. Мне просто нравится, что играет именно она. В такие моменты, она одновременно и сосредоточенна и словно растворяется в плавных звуках, заставляя не просто издавать мелодичное звучание инструмента, почище нового музыкального ящика, что устанавливали в кабаке Сида Холлидея, перед самой войной... А еще есть у меня такая подлая мыслишка, чтобы Мэри меня научила танцевать. Вальс. Почему – не знаю. Просто хочется и все. Может еще чего там... Я же на танцы частенько бегал, когда получалось, до войны. Особенно, когда в рейнджерах служил. Правда, тогда ходил ради возможности подраться. Или девчонку какую молоденькую подержать, пока она там выплясывает. Да, иногда и влетало, от командира отряда, за подобные отлучки. Но все равно, не пропускал такое, особенно в мексиканских деревеньках, возле границы... Да, впрочем и на другую сторону тоже перебирались... В тех местах, граница – символическое понятие. На левом берегу Рио-Гранде – Штаты, на правом – Мексика... А какая разница, если хочется немного отдохнуть, развеяться? Главное быть по нужную сторону револьвера... И мы, и пеоны, из тех деревенек это понимали...
Жестянку цукатов, в сахаре, для девушки. Я к сладкому, как-то... Мэри в курсе. Она даже сперва удивлялась, как можно пить «шестизарядный кофе», без сахара... Такой черный, как сажа дымохода из адской вентиляционной шахты, и такой крепкий, что там и револьвер не утонет. Не скажу, правда, что злоупотребляю подобным напитком. Так, иногда тянет, по старой привычке...
Кстати, об этом. О привычках. Вот не понимаю я этого Потера. Ну, который там хозяин какой-то фабрики, по производству клея, или что-то такое... Все-таки, читать я умею, но не очень быстро. Короче, этот момент в фильме мне не понятен. Уткнулся в газету, и никакого внимание на свою Лейлу. Супругу, то есть. А она такая, даже ничего, кстати... Хотя может, у богачей все так и есть? Я вот, после того, как начал жить на квартире с Мэри, наоборот, меньше ругаться стараюсь. И бреюсь уже, через день. После ипподрома. Даже постригся чуть короче. И за одеждою более слежу. А уж по поводу того, чтобы курить или сорить в квартире – это вообще для меня удивительно! Нет, вот если бы этот засранец, сам бы мастикой полы натер, и каждую пятницу делал влажную уборку, то вряд ли бы так себя вел. Черт, я и то больше выматываюсь, а не позволяю себе такого. Тем более, сидеть в доме в туфлях. Ну, как-то повелось, что пришел в дом – сразу же разулся. Не удивительно, что его красотка свалила к другому. Кстати, такому же как он, даже еще похуже... И вообще сюжет какой-то неясный. Жил с женой, был каким-то отряхой, совсем за собой не следил. А как она его бросила – стал человеком. Приоделся, спортом занялся. Деньги появились лишние... Это режиссер так хотел сказать, что исправился? В отсутствии жены? А тот же Шайлер Ван Сатфен, как начал жить с этой супругой... Чужой... В конец же испортился. Может не так фильм назвали? Может это Лейла их портит? Если они так неплохо ведут себя, пока с ней не живут?
- А как фильм называется?- уточняю у Мэри, поглаживая ее кисть руки. Сзади шипят, что мешаю, (интересно - чем?)
- Не меняйте вашего мужа.
- А-а-а... Нет, не хочу цукатов. Спасибо...- я бы дал другое название. Хотя, откуда мне знать, как там принято в светском обществе... Может так в порядке вещей, а у нас бы точно рожу разбили бы... Вот же стрелок косорукий! Черт, если бы все так умели стрелять, как этот пижон, нас бы Гансы в океане бы перетопили, как щенят. И это – американец! ПОЗОР!!! Да и та хороша. Живет с мужем, узнает, что любовница – и в рожу ей ногтями не уцепилась, волосы не выдергала... Высшее общество настолько чопорно? Чистоплюи, мать их... Джентльмены... Да любой оборванец знает, как нужно поступать в таких ситуациях... Не стоять ехидничать, перед пистолетом, а в морду, сразу же, а то еще пару раз шмальнет, пристреляется... Нет, не стал. Кишка тонка... А Лейла к мужу вернулась... Захотела – ушла, захотела - пришла... Опять мужика испортит. Он же лук жрал, только из-за того, что с нею жил. Разве не понятно?
- Как фильм? Понравился?
Как по мне, лучше уж на Чарли Чаплина. Он, конечно там бред снимает, про войну... Но смешно. Комедия. Знаешь, где смеяться.
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-16 21:41:28)
Поделиться122019-07-18 16:44:20
Звук ужасный, но я стараюсь не подать вида, это наш выход в свет. Мой выход в свет, и я готовилась к этому. Да, мы с Гарри выходим на прогулки и чинно прохаживаемся по улицам, встречаем знакомых, останавливаемся переброситься парой слов, но сегодняшний поход в синематограф особенный. Мы вместе, на нас обращают внимание. Кто-то смотрит с интересом. Да, мы выглядим немного странно, но ни у кого не возникает мыслей, что мы – представители разных миров, потому что для нас самих это неважно. Мне нравится вкладывать ладошку под руку Грейстоуну, такую крепкую и сильную, его ладонь мозолиста, по сравнению с моей. У меня нежные пальчики, совсем немного огрубевшие от домашней работы, но у меня есть заветная баночка с кремом. Он уже заканчивается, но я молчу, потому что вижу истоптанные туфли моего мужчины. Это важнее. Лето скоро закончится и придет осень с неизменными дождями, а там и холода не заставят себя ждать. Надеюсь, здесь зимы не такие суровые, как у нас. Даже легонько вздрагиваю, а потом смотрю на Гарри: чего мне с ним бояться? В холода он меня согреет, голода я с ним не знала, а новые платья и наряды… Разве в этом измеряется счастье? Нет! Счастье в том, что он приходит каждый раз домой и обнимает меня так крепко, что я слышу его сердце, счастье в том, как вечером мы сидим на кухоньке и пьем кофе, и конечно, в том, что мы понемногу узнаем вкусы друг друга, желания. Мы не говорим о прошлом, понимая, что у каждого слишком много боли, но я уверенно вкладываю свою ладонь, чтобы идти в будущее с Гарри Грейстоуном.
Я смотрю на действо не экране, и не понимаю того, что происходит, наверное, слишком молода и неопытна, не сведуща в этих делах, да и бренчанье тапёра постоянно отвлекает. Мало кто реагирует, и я просто стараюсь не подавать вида. Давненько пианино не настраивали, а ведь при таком частом использовании по много часов подряд, наладка нужна хотя бы раз в две недели. Скрипачи вон перед каждым выступлением струны подтягивают. Окидываю взглядом зал, публика совершенно разная. В нашем ряду сидит дама в большой шляпке. «Не по моде», проносится у меня в голове, но я ведь тоже частенько не по моде одеваюсь. Но никто особо не жалуется, значит, шляпка не мешает просмотру. А ещё в нашем ряду сидит дама почтенного возраста, она всматривается в действо и, кажется, как и я, не может понять, где тут нужно смеяться? Конечно, есть комичные моменты, и я смеюсь вместе с остальными, но в целом я вижу семейную драму больше, чем комедию. И оба допускают ошибки, и не хотят их признавать, а о этого рушатся отношения.
Я даже путаюсь сунуть банку с цукатами Грейстоуну в руки, потому что уже и не хочется этого угощения. Он отказывается.
И вот музыка стихает, патёр растирает пальцы. У него есть немного времени до следующего сеанса, а мы, так же чинно по руку, выходим из зала. Я чуть раскраснелась от духоты и переполнивших меня эмоций.
– Фильм? Не знаю. Я ожидала чего-то другого. Всё как-то не по-настоящему. Ну, разве бывает такое в жизни? Ушла-вернулась. Глупости. Или мужчина тряпка, что не может свою женщину приструнить.
Вижу, как меняется в лице Гарри.
– Да, да. Многое же от мужчины зависит. А приструнить можно по-разному. Кнутом, как ретивую кобылку, или нежностью, – покраснела. Именно нежность Гарри Грейстоуна, его ласка и защита, забота, которой он окружил меня, покорили меня. – Но мне интересно, чем закончится эта история? У неё ведь будет продолжение?
Мы долго обсуждаем фильм, я удивляюсь, но потом сдаюсь, потому что все люди разные. Вот мне повезло: родители жили душа в душу, и когда матушки не стало, отец, хоть его и окружали готовые утешить вдовца дамы, ни на одну не смотрел. А мои братья были горячи характером.
– Помню, как Митька стреляться хотел, когда попытались скомпрометировать его нареченную. А они даже не знали толком друг друга.
Снова румянец на щеках. Мы ведь с Гарри тоже друг друга почти не знали, когда решили жить вместе, а сейчас… Сейчас я уже знаю, как нужно сварить кофе, чтобы ему понравился, как развесить одежду, чтобы ему легче было на работу собираться, что приготовить к ужину, хотя стряпуха из меня, мягко говоря, не очень. Мы прилагаем усилия, чтобы стать лучше друг для друга, и я это вижу.
– Только пообещай мне, что, – останавливаюсь, цепляюсь пальцами за лацканы пиджака и смотрю в его глаза. Такие теплые, лучистые. Напрягся, как будто боится чего-то, а у меня в голове такой вихрь мыслей, что я даже не могу собрать эти осколки во что-то целостное. Нет, глупо это всё. Гарри не будет ходить по любовницам. И я поднимаюсь на цыпочках. Вокруг много людей, а я веду себя непозволительно, но сейчас важно не это. – Что ты никогда со мной так не поступишь, – шепчу у самых губ, легонько касаясь.
Покашливание за спиной напоминает, что нужно держать себя в руках, и мне не терпится оказаться в нашей квартире. Но от этого неожиданного звука за спиной, я чуть не выронила банку с цукатами. Они непременно бы рассыпались, если Гарри не закрыл крышку.
– Простите, – я краснею. Со мной никогда такого не было, чтобы на людях, в обществе, я забыла о правилах приличия, но Гарри – необыкновенный мужчина, который не просто сделал меня женщиной, что получилось случайно, когда оба потеряли контроль, он пробудил во мне женщину, и я не думаю, что кто-то другой смог бы это сделать.
Мы ненадолго заглянули в кафе, раз уж выбрались из дома, и я скромно пью предложенный мне кофе, но мыслями далеко. Почему я пытаюсь спроецировать фильм на свою жизнь, на отношения мои и знакомых мне людей? Я понимаю, что это утрировано, но ведь истории берут из жизни!
– Я хочу с тобой пойти на ипподром. Можно? Хочу посмотреть на лошадей хотя бы издали. Я не буду мешать, обещаю.
Влажная смятая постель, разгоряченные тела, покрытые бисеринками пота, и теплый ветерок, качающий купленные мною занавески. Я не спешу опускаться или менять позу, всё еще седлая Гарри и получая удовольствие от его ладоней на моих ягодицах. Всего несколько минут назад он подбрасывал меня, а теперь лежит расслабленный, разнеженный, позволяя мне упиваться иллюзорной властью над мужчиной. Бесстыдно нагая, страстная и полная любви.
Поделиться132019-07-20 11:02:58
Это было несколько... Неожиданно? Вот, честное слово, Мэри удивила. Устроить "скачки в постели"... Я конечно, могу и заблуждаться, но там дело не сколько в доминировании, сколько в том, чтобы самой контролировать все происходящее, для большего удовлетворения. И взять инициативу в свои руки. Но, мне нравится. Черт возьми, мне такое устраивала только Йока. Как-то не принято подобно ни у нас, ни у европейских женщин. Вероятно, издержки нашего пуританского воспитания... Так что это довольно неожиданно и смело. И в то же время, так возбуждает...
... Упругие мышцы размеренно двигаются под пальцами. Движения размеренные, равномерные, но каждое с рывком, несущим в себе и болезненные ощущения и усиливающееся наслаждение... От каждого движения... Все сильнее и больше, с каждым... Толчком... Поддерживаю... Помогаю приподняться... Ладони скользят... По влажной коже... Запах пота... У нее он мягкий, сладковато-пряный... Дыхание рывками... Только не останавливайся... Еще... Еще... Да...
Кто сказал, что тот, кто сверху тот и главный? Мне даже жаль этого человека. Здесь нет ни главных, ни подчинения. Все равноправно. Если удовольствие обоюдное, какие могут быть запреты, ограничения? На то мы и партнеры, полностью равноправные, ведь получаем то, что можем получить, и отдаем то, что можно отдать. И никак иначе. И это безумные несколько мгновений жизни, когда тела слились воедино, посвящены более друг для друга. Да, это инстинкт продолжение рода, которому мы подчинены на данный момент. Как скучно и обыденно. Но все завязано на том, что это, возможно единственное, что делает женщину женщиной, мужчину мужчиной. Можно рассказывать, как должны себя вести мы в той или иной ситуации. Приводить там всякие примеры, истинно "мужского поведения" , как бы поступали "настоящие мужчины". Но, думаю, это рамки, навязанные кем-то, заботящимся о благе общества. Или о своем спокойствии. В природе есть незыблемые правила естественного отбора. Да они дали осечку в нашем обществе. В социуме выживает и получает максимум не самый сильный представитель, а самый хитрый. Когда-то за это еще будут здорово каяться...
Хотя хватит вариться в этих размышлениях. Все равно мозга не хватит довести их до какого то логического обоснования. Портовый грузчик - философ... Сильно. Может еще старую бочку использовать, под жилище? Ну, у нас, думаю, не так жарко, как на побережье Греции... Есть дела и поважнее, чем думать о том, зачем и для чего, и что не так с нашим обществом. То, что вырождаемся, это понятно. Вон в средние века, наши предки, разве так были экипированы? Когда войны вели? Да, они окопы не рыли, но выйдя в поле получше, давай две армии друг другу по головам стучать алебардами или копьями в щиты тыкать. Часами, без передышки,между прочим! Нет, понятное дело, у них там кормежка была получше. Не то, что сейчас - завтраки готовые. Пять минут и готово... Хотя на такой еде ноги протянуть легче, чем выжить, если вкалываешь физически...
О чем разговаривают на работе мужики? Правильно, о женщинах. А с женщинами - о работе. Вот не знаю, это повсеместно так, или мне постоянно везет? Пока переезжает грузовая платформа, отдыхаем, прямо на мешках с зерном... Человек пятнадцать сошлось. Перекусить, перекурить, языками потрепаться. Слово за слово, зацепились... Ну, не без этого. Иногда мужики, похлеще женщин кости перемывать горазды, уж поверьте на слово. В общем, выплывает из разговора, что женщинам скучно живётся. Потому они и требуют равные права, равные оклады. Феменизация, или как там правильно? Плевать. А я вот значит и задумался. Мэри. Она же действительно дома сидит днями. Ничем, кроме дома не занята. Да, конечно же, ей так скучно станет... Загрустит. Начнет чем-то страдать. Черт, тут дело даже не в деньгах, а в самом моменте того, что до позднего вечера дома сидит, одна... Явно же скучно. Нужно живое общение. Ну, вот если бы у нас были детишки, подобное было бы оправдано. А пока их нет... Нужно что-то придумать...
А что по сути она может, умеет? Ну, чтобы хорошо получалось? Перебираю в голове все возможное, и понимаю, что мало чего, чтобы хорошо... Нет, меня-то все вполне устраивает. Сказать, что чем-то недоволен? Фактически, моя жизнь не потерпела пока каких-то серьезных изменений. Ну, расходы только возросли. Но зато есть с кем словечком перекинуться, есть ради кого спешить домой. В конце концов, есть рядом родной, близкий, любимый человек, которому ты простишь и подгоревший стейк, и недостираное пятно. Потому что именно он. Но вот чем ее голова занята, когда меня нет рядом? Так что, думаю, жизненно важно, пристроить девочку. Хотя, кроме игры на пианино, и неплохому знанию иностранных языков, за ней ничего и не заметно. Да-а. Задачка. Можно ее в компаньйонки бы пристроить. Это когда какие-то старые дамы желают завести подружку. Общаться. Но вот нет у меня подобных знакомых. А у нее нет и рекомендаций... А без этого в "приличных домах" даже пыль вытирать не берут... Да и документы у нее... Пора бы уже озаботиться получением приличных бумажек. А то, с этими скоро проблем не обберешься. А это деньги... Которых нет... Устроить тапером, это единственное, что пришло в голову. В синематограф или кабак какой. Главное не на всю ночь работать. В синематографе раньше отпускают, а в кабаках больше заработка. Чаевые. И риск наткнуться на неприятности... Посетители разные бывают... Синематограф? Устроить замену действующему таперу? Проще простого. Не видал еще трезвых пианистов в таких местах. Может же споткнуться, упасть в темноте, руку сломать? Вполне реально, считаю. А если перед самое начало сеанса подгадать, то у хозяина подобного заведения, просто не будет выбора. Согласится на любого пианиста, лишь бы бренчал что-то. А Мэри, она отлично играет... Значит, в ближайшие подходящие дни, например... Почему не завтра?
На следующий вечер...
... Локтями пробиваю дорогу через гудящую рассерженным ульем толпу, орущую и свистящую. Требующую зрелища. Народ повскакивал с мест, возмущается. А бледный администратор размахивает руками пытаясь успокоить эту возмущенную массу, призывая к терпению и благоразомности. Форс-мажор. Кинотеатр остался без музыкального сопровождения, на третий и четвертый сеансы...
Эй мистер! Давай начинай уже! - толстячек вытирает вспотевшую плешь, и выглядит весьма обескураженно. И долго так будет продолжаться?
- Запускай свою шарманку!
- У нас есть некие проблемы, джентльмены. Мы остались без музыканта...
- Это не проблемы,- ухмыляюсь, - проблемы будут когда народ экран сорвет и стулья сломает. Доллар за сеанс - и я привожу музыканта. Моя... Знакомая... Подруга училась на пианино в Лионе. Играет отлично, ручаюсь...
- Хорошо, давайте свою знакомую! - у толстячка явно нет выбора...
Поделиться142019-07-21 17:03:42
Люди толкаются, напирают, кричат, в точности, как в порту, когда спешили первыми ступить на долгожданный берег после недельного путешествия в океане. Ступить на твердую землю и не чувствовать покачиваний, успокоиться, что долгий путь позади, прийти в себя. Но сейчас другое волнение, нет радости и предвкушения, только раздражение и злость. Гарри оставляет меня на безопасном расстоянии, а сам расчищает дорогу, чтобы выяснить, что же происходит. Не хочу, чтоб что-то испортило наш поход в синематограф. Вчерашний фильм оставил неоднозначное впечатление, и я весь день слонялась по квартире, занималась домашними делами, насколько могла, но мысли снова возвращались к тому, что мне, по сути, нечем себя занять. Я пила кофе, смотрела в окно, кстати, ничего интересного там не увидела, потом протерла пыль, перемыла тарелки. Надо бы купить крем для моей нежной кожи, а то совсем огрубеют. Нет, мне нравятся натруженные руки Гарри, настоящие мужские руки, а не такие, как у представителей знати, но ведь я в прошлом ничего тяжелее чашки с чаем и не держала, а сейчас приходится работать. Моя мать вышивала, а у меня сейчас даже это не получается, стежки путаются, нитка узелками схватывается, сижу, распутываю, потом забрасываю. Долго играю. Вспоминаю всё, что учила. Музыка помогает дождаться Гарри с работы, а вечером… Я как будто оживаю с его возвращением, порхаю по дому, суечусь, что-то делаю, старательно нарезаю овощи для салата, хлеб, стараюсь вовремя перевернуть мясо, чтоб не подгорело. И когда Гарри рядом вся работа спорится, всё получается, как будто ловчее становлюсь, увереннее в себе. Знаю, что подхватит, поможет.
– Что случилось? – спрашиваю девушку, которая нетерпеливо переминается с ноги на ногу. – Почему не…
– Да какие-то проблемы возникли. Деньги взяли, интересно: вернул, если не будет сеанса?
– Как так не будет?
Марьяна повертела головой, выискивая Гарри, чтобы уточнить у него, что же делать. Впрочем, особых проблем не было. Они могли прогуляться, посидеть в кафе, правда, последнее вгоняло в непредвиденные расходы, а могли и пойти на танцы. Воронцова улыбнулась. Ей стало интересно, как танцует Грейстоун. А вот и он. Взволнован.
– Что случилось? Куда ты меня ведешь? Гарри, да объясни ты мне, что происходит.
Крепко взяв за руку, но в то же время осторожно, Гарри прокладывает мне путь через толпу, прикрикивая, чтоб посторонились.
– Это и есть выпускница из Лиона?
Толстяк недоверчиво смотрит, протирает платком лысину, разочаровано покачивает головой, а потом отмахивается рукой.
– Но я не…
Гарри чуть сильнее сжимает локоток.
– Ладно, ты играть-то умеешь.
– Умею, – киваю.
В зале горит свет, мне показывают инструмент, и я вопросительно смотрю на Гарри.
– Что это значит?
– У нас тапёр больше не может играть. Кажется, перелом. Ваш спутник сказал, вы сможете.
Гарри утвердительно кивает, подтверждая свои слова и усаживая меня за инструмент. Он шепчет на ушко, что верит, что у меня всё получится, и от этого мысли путаются и мурашки бегут по коже, но я тоже киваю. Не раз видела, как работаю тапёры, но никогда не представляла себя на их месте. Куда проще было представить в филармонии или концертном зале. Почему я так цепляюсь за воспоминания, мечты о той жизни, этому же никогда не сбыться.
– Думаешь, у меня получится?
Когда толстяк уходит, чтобы сообщить требующей зрелищ толпе, что кино всё же будет. Зал наполняется шумом, зрители, недовольные задержкой галдят, а я стараюсь не смотреть на них. И без того нервничаю, но едва начинается сеанс, и я касаюсь клавиш, льется музыка, сопровождающая действо на экране, успокаиваюсь. Рядом сидит Гарри. Я чувствую его тепло и улыбаюсь, и сама не замечаю, как проходит половина картины. Музыка меняется, я пытаюсь подстраиваться под происходящее, импровизировать, но всё больше классических связок слышу в своей музыке, а потом просто отпускаю мысли, больше не пытаюсь смотреть на пальцы. Я просто играю. Играю в свое удовольствие.
Раньше, сколько бы ни посещала синематограф, не задумывалась, насколько сложной может быть работа тапёра. Он сидит в темном зале, в прокуренном плохо проветриваемом помещении, и играет, чтобы веселить других. Он реагирует и музыкой подсказывает остальным, насколько трагичен или комичен момент, его музыка не просто дополняет, она делает картину целостной, когда даже без слов понятно, что переживают персонажи ленты. Я стараюсь. Даже испариной лоб покрывается. Мне кажется, в зале очень душно. Сегодня народу больше, чем вчера, а фильм незнакомый, какие-то тонкости сюжета ускользают, когда я опускаю взгляд на клавиши и свои пальцы. И как только тапёрам удается за всем следить, еще и девчонкам подмигивать.
– Сколько фильм идет? Я пить хочу, – шепчу Гарри, понимаю, что он меня не слышит.
Для меня непривычен такой темп игры, но всё же справляюсь, а еще стыдно признаться, что пальцы устали немного за этот час.
Зал постепенно пустеет, а к нам снова спешит толстяк. Он говорит не со мной, а с Гарри, как будто он – мой импресарио, а я только улыбаюсь и растираю ладошки.
– Ты как? – спрашивает он.
– Отлично, только немного не успеваю следить за самим фильмом. Тебе понравилось?
Этот вопрос касается моей игры, и вместо ответа, он меня приобнимает и целует в висок.
– Сможешь еще один сеанс отыграть?
– Смогу, – снова киваю. – Только принеси мне попить чего-то. А после сеанса домой?
Гарри приносит мне большой стакан сока, и я жадно пью.
– А о чем следующий фильм?
Всё-таки тапёрам, постоянно работающим в синематографе, проще, они уже знают, о чем фильм, и могут быстро ориентироваться, чтобы играть, а я даже прочесть не успеваю иногда за действом на экране, да и постоянное мерцание экрана напрягает глаза. Следующий фильм – это драма, и я сопереживая героям, удерживая зрителей в напряжении музыкой.
– Как я справилась? – спрашиваю, когда сеанс окончен и протягиваю уставшие ладошки Гарри.
Поделиться152019-07-22 18:18:45
- Отлично, - как для первого раза, оба сеанса кино были, действительно очень прелестно. Сказать даже более. Подобных пассажей и замысловатых, сложных увертюр, среди таперов еще ни разу не встречал. Довольно оригинальное исполнение. Народец привык к музыке попроще. Но все же, эта импровизация, хотя и отличается от более привычных форм музыкального сопровождения, Мэри явно справилась. Ей бы знать сюжет ленты, так было бы вообще прекрасно. Как на взгляд столь непритязательного слушателя, коим является зритель в таких местах. Хотя, контингент здесь попадается весьма разнообразный. Можно наткнуться и на бывшего дирижера, камерного оркестра их величества, экс-императора в обносках, и на разодетого в пух и прах бывшего мясника из какого-то провинциального захолустья Баварии. Который в музыке разбирался не более моего. Кстати, знавал я одного парня, он на банджо, такие мотивчики подбирал, куда там какому оркестранту! И при этом был настолько грамоте обучен, что даже мул, на котором он ездил, вероятно, умел написать его имя, в отличие от хозяина. Зато любую песенку - на слух подхватывал, и подыгрывал. Даже если эти куплеты кто-то сочинял только вчера, прямо в седле. И получалось отменно!
- Устала? - девушка жалуется на пальцы. Вот бы не подумал, что от этого устают, но ей виднее. Да и барабанить по клавишам этого гроба со струнами, поневоле устанешь. Зато, за пару часов просмотра кино - два доллара...
- Полтора, - толстячок торгуется. Напирает на то, что она девушка. Тем более, ей же тяжелее, и тем более, с непривычки. Нет, ну надо же, какая наглость! Мало того, что ему вовремя отличного музыканта предоставили, так он еще и оплачивать не желает, по уговору. Вот же гнида. Пол доллара, это же более фунта отличнейшего мяса без жил, почти фунт сливочного масла. А если добавить еще, можно чего-то прикинуть, более стоящего.
Сколько стоит жилье, в Нью-Йорке? Если хорошо поискать, то без особых притязательств, на окраине Бронкса, Бруклина, можно найти квартиру за десятку в месяц. А если у вас есть пару миллионов, то и снять какой особняк, на континентальной части. В Манхеттене, слыхал, на Нижнем городе, там в этих высотках, пяти-семи комнатные, до тысячи долларов, в неделю, представляете? А что такое тысяча? В Таймс было на днях опубликовано, что средний заработок американца - сто семнадцать долларов. В месяц. Берем грубо в год - тысячу четыреста. Доход. Даже любопытно, с чего они взяли такие цифры. Вероятно, прав тот парень, который кричал, что эту статистику специально перекручивают. Берут не всех подряд, а только кого нужно. Да средняя девочка, проститутка, не имеет такого , в месяц. Обычно оплата десять-пятнадцать за ночь. Но найди еще клиента. Платежеспособный контингент, довольно редкое явление, иначе все бы ездили на авто. Форд последней серии, чуть более тысячи ста получается, по деньгам. Можно было бы собрать за пол года, верно? А вот фигня вся эта математика! Работы мало, рук много. Это факт. Сто тысяч молодых парней, вернувшихся с войны, вдруг узнали, что они - без возможности работать. На их места давно нашли замену. Результат? Свыше половины из этого числа такие же поденщики, доход которых зависит не от них. От настроения работодателя. А иммигранты? Да, им дают под зад коленом и гонят из "Большого яблока" куда подальше. Прямо с пункта пропуска иммигрантов - на поезд. Толку? Два из трех сходят на первой же станции, едут, идут пешком обратно. Возвращаются в Нью-Йорк, разумно полагая, что здесь заработки повыше. И тем обваливают и так хлипкий рынок труда. Наниматели творят что хотят. Снижают расценки, вообще не рассчитываются с рабочими. То что подобное еще не вылилось в стачки, демонстрации - вопрос только времени. Хотя, были же взрывы этой весною на нижнем Манхеттене? То, что нашли на кого спихнуть, найти виноватых... Да здесь подобное повсеместно. Прав тот, у кого мошна потолще. У того и признание и авторитет, в подобном обществе блюдолизов и подхалимов. Никому ничего не докажешь. Главнее всех закон. А закон защищает в первую очередь тех, кто его создал... Наверное, кому-то так хочется, кому-то так есть своя выгода, иметь нацию проституток и лакеев. Или тупых, как бараны тетушки Эллоиз, людей. Стадо, где каждый озадачен своими насущными проблемами, не вникающее в то, что творится. Верящее на слово всему.
Кто-то пустил слух, что на среднем западе восстание индейцев. Да любой здравомыслящий человек понимает, что те горстки оставшихся в резервации, просто ни на что не способны. Но все равно, как волна поднялось общественное мнение, газеты кричали, что даже армия вмешалась. Было такое? Нет. Но слух прошел, страх остался. Иммигранты теперь едут на шахтерские корпорации, за бесценок работать, но не туда, на Запад. Мексиканским мятежом пугали. Я тогда еще в рейнджерах был. Было бы там что серьезное! Нет, для местного, мексиканского населения, имевшего два дульнозарядных мушкета на всю деревню - один пулемет "Максим" это уже серьезно. Ну сунулись вакерос Панчо Вилья, за Рио-Гранде, пару раз. Их обычные приграничные разъезды рейнджеров обратно спровадили. А они армию туда двинули. И толку? У самого Вилья там было пару дюжин в банде, костяка. Приедет в деревушку, соберет еще кучу народу. Раздаст оружие, и готовая армия. Бой окончится, распускает всех по домам. Поймай такого, на его территории! Да он, поговаривали, сам немного был проводником, у охотников за головами, которые его ловили. Может и байка какая, для простачков. А может и правда. Кто знает? Так что стадом оболваненных легче управлять. Тем более, если сразу же находятся и знакомые и рекомендации. Когда сразу устраиваются на работу. Им не понять, как оно, без протекции...
Вот и сейчас этот хмырь, все-таки выторговал пятьдесят центов. Как не ругайся. Позовет полицию, так и здорово разбираться не будут - затащат в участок, держиморды, и прилепят на тебя все что угодно, хоть даже убийство Авраама Линкольна. Это для них раз плюнуть...
Да и более... Предлагает этот Леррой Андерсен, (по ухваткам, так явно родственничек "Кровавого Билла", договор на работу. Два доллара в день. За четыре сеанса аккомпанемента. Чтобы Мэри ежедневно там играла, на каждом сеансе... По пол доллара за раз, а если в день пять сеансов - один играет бесплатно... Нет, определенно, скоро начнут требовать оплату за то, что работаешь на кого-то. Вообще рвачи оборзели. Тапер-мужчина играет за семьдесят, за шестьдесят центов час. А эта маслянистая рожа... Ох не нравится мне его ухмылка, особенно намек на аванс. С одной стороны, это новые туфли и блузка, для Мэри. (Туфли двадцать, обувь существенно дороже), с другой стороны... Эти двадцать пять долларов, что он предлагает... Слишком уж заманчиво...
- Мы подумаем, - напираю на "Мы", чтобы у того хмыря мысли приобрели более четко очерченные границы... Может себе дешевую подстилку решил поиметь, а за одно и тапера, на пару месяцев? Думаю, это самый вероятный вариант. Тем более, я же вряд ли смогу защитить ее, попади она в лапы, к такому пауку. Сгущаю краски? Возможно. Но вот не верю я в этот гребанный альтруизм янки, в честность богатых, и в порядочность копов... Только не в этом городе...
- Мэри, - нахожу свою супругу. Да, черт возьми. Иначе вопрос и не ставится. Не венчаны? Да плевать. Бог, если он есть, пусть прощает. А если это все предрассудки - плевать дважды,- пошли домой, любимая...
Не часто так называю девушку, даже наедине. А принародно - вообще впервые. Ну пусть знает, а то смотри какой... Сунул в руку полтора доллара. Заработала. Черт, сразу не подумал, во что может вылиться подобная афера. Думал все будет просто... Не усложнять что бы... Да, похоже, не тут-то было...
- Предлагает поработать здесь, пару месяцев. Тапером. Шесть дней в неделю. Полтора доллара в день. Часов по шесть... Сказал, что посоветуемся...
Умолкаю. А что тут добавить? Сам за два доллара - двенадцать часов в порту грузчиком... Это приличный заработок, для девушки. Особенно, без рекомендаций... Если, конечно, все будет прилично...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-24 05:16:15)
Поделиться162019-07-23 21:42:20
Растираю пальцы. И как это концерты дают многочасовые? Сама же на таких бывала в концертных залах.. Может, это с непривычки. Давно не играла, вот пальцы и не слушаются, но Гарри выглядит довольным. Хотя это впечатление быстро развеивается, стоит заговорить толстячку. Он снова промакивает лысину большим клетчатым платком, пыхтит, как будто только что поднимался по лестнице, и это у меня вызывает усмешку. Не нравится мне он, этот управляющий синематографом, и как смотрит на меня – глазки маслянистые так и бегают, а потом оценивающе скользит взглядом, облизывает пухлые губы, похожие на два извозившихся в масле вареника. И вот этот человек начинает торговаться. Только потому что я – девушка? Или я плохо сыграла? Или я не спасла сеанс.
– Это несправедливо, ведь ваше заведение понесло бы намного больше убытков, если бы я не сыграла, – бросаю вслед, но кажется, толстяк меня не слышит. Он уже подсчитывает прибыли и довольно потирает ладони, радуясь, как легко обвел нас вокруг пальца.
Куда нам теперь? Время уже позднее, ведь вместо одного сеанса, мы провели здесь два, а значит, пока просто возвращаться домой и ложиться спать. Гарри рано вставать на работу.
– Работа? Он предлагает мне работу? Вот этот наглый вороватый тип? Полтора доллара в день?! Ух, ты!
Если учитывать, что от меня никаких доходов, а только убытки в виде испорченных вещей и продуктов, когда я пытаюсь помочь по хозяйству, то полтора доллара в день кажется мне огромными деньгами, хотя по сути, это в два с половиной раза меньше, чем получает мужчина. Простая арифметика не в мою пользу. Но дело ведь не конкретно во мне, а в том, что я родилась девочкой. А что уготовано женщинам? Сидеть дома, заниматься воспитанием детей да томно вздыхать у окна, ждать выходов в свет. Мои родители часто посещали театры и концерты, а я даже не знаю, куда можно пойти в Нью-Йорке. Мы с Гарри ходим в кино и на променад, но чаще просто отдыхаем дома. Я ведь понимаю, что он с работы приходит уставшим. Вздыхаю.
Мои губы растягиваются в улыбке, а в глазах появляется блеск. Лю-би-ма-я…
Я прокручиваю в голове это слово снова и снова, сердечко выпрыгивает из груди. Какие сладкие звуки, но ещё слаще они, потому что принадлежат Грейстоуну. Мой мужчина, мой защитник, моя опора, мой возлюбленный, мой муж. И мне всё равно, что говорит об этом церковь, примет ли она наш союз. Любовь – самое прекрасное из чувств. Любовь помогает преодолеть всё преграды и трудности, она окрыляет и дает силы жить! Я сильнее сжимаю руку Гарри и смотрю на него, а в глазах отражается счастье, больше, как океан, безграничное, как вселенная. Я люблю этого мужчину, и разве есть что-то в мире важнее здесь и сейчас. Киваю.
– Идем, – кротко и тихо, прижав руку к замирающему от волнения сердечку.
Лю-би-ма-я…
Никто никогда не называл меня так нежно и ласково, никто не испытывал ко мне таких чувств, да и я сама впервые полюбила, и...
– Мы дома подумаем, а пока, может, прогуляемся?
Ну, а что еще нам делать – пойдем домой пешком, правда, вот Гарри устал после работы, а я его вечно куда-то тяну, чего-то прошу. Теперь будет попроще, я начну работать, дома сидеть уже не буду.
– Гарри, но если я соглашусь, это будет значить, что все вечера у меня будут заняты, а как же ты. Я не хочу, чтобы ты скучал по вечерам. Ты ведь будешь приходить? Правда? Спасибо!!!
Останавливаюсь. Подпрыгиваю и висну на шее, крепко-крепко обнимаю.
– Какой ты у меня…
Его ладони мягко скользят по спине и останавливаются на талии, потом он меня просто приподнимает, легко, словно я ничего не вешу, а я смеюсь, запрокинув голову, не обращая внимания на то, как на нас смотрят. А спустя несколько секунд мы уже чинно вышагиваем под руку.
– Лю-би-мый, – смакую каждый звук этого слова, наслаждаюсь, вкушаю, как изысканное блюдо. – Мой…
Выдыхаю с наслаждением.
Мы идем рука об руку, и я уже не боюсь, что будет завтра. С того момента, как мы начали жить вместе, нет, с того момента, когда Гарри Грейстоун переступил порог моей комнаты в пансионе миссис Бишоп, я перестала страшиться будущего. У меня есть он… Мой муж. И пусть на пальце нет колечка, пусть у нас не узаконены отношения, разве это важно для единения душ?
– Гарри, а давай как-нибудь сходим на танцы? Я правда, ничего не умею, кроме вальса и медленного фокстрота, но ты же меня научишь. Ты же бывал на танцах, правда?
Смотрю на Грейстоун таким жалостливым взглядом, как будто подбитый щенок, что попал под проливной дождь, и он, Гарри, смеется, так добродушно, что и я начинаю смеяться.
Конечно, мы с ним еще сходим на танцы, не единожды, и может, даже Гарри ввяжется в драку, защищая меня от притязаний каких-то надоедливых ухажеров, а пока я прижимаюсь лбом к его плечу и покусываю чуть припухшую губку.
Какое же это счастье, знать, что тебя любят, понимают, ценят… Какое счастье любить самой! Любить взаимно.
– Я тебя люблю, – прошепчу я ему этой ночью – тихо-тихо на ушко, когда Гарри уже будет спать, а он, не открывая глаз, прижмет меня к себе ещё крепче, не желая ни на мгновения терять эту связующую нас нить, которая крепнет с каждым днем всё больше и больше. А я ещё немного полежу, буду смотреть на его спокойное лицо, поглажу кончиками пальцев щеку, чтобы потом поцеловать и забыться сном. А Гарри всё так же крепко будет прижимать меня к себе. Жарко? Пусть! Мне так нужны твои объятия, Гарри Грейстоун.
Поделиться172019-07-24 21:29:50
Счастлив тот кто любит, и если это чувство взаимно. То что влюбленных, как и идиотов неурядицы жизни обходят стороной - еще не самое забавное. Влюбленные и сам мир воспринимают по другому. Благодарят судьбу, за случайную встречу, знакомство, и даже не задумываются, что это все - не просто так. Ведь могло же быть все по-другому? Ну, теоретически. Мы просто могли бы не встретиться, не познакомиться. В конце концов, она могла бы и не выйти вечером в свой день рождения из дому. Да и я тоже, конечно... Нет, то что тогда переспали... Ну да и что там такого? Подумаешь. Будто это первая девушка, с которой я спал... Вот только, все это так интересно развернулось. С одной стороны, я безумно скучаю по ней, и каждое мгновение рядом, словно какой-то чарующий сон; с другой... Я же сам себя не понимаю. Как можно было так привязаться к девчонке? Тем более, изначально, она не в моем вкусе, как женщина, в первую очередь. Внешне, соответственно. Но если взглянуть поглубже... За неказистой внешностью, оказывается, прячется настоящая женщина, волнующая, желанная. Любящая и способная и поддержать и вдохновить. И самое удивительное - она чистая, в своей наивности, готова на самопожертвование, готова взвалить на себя непомерную тяжесть любой ноши, лишь бы облегчить кому-то существование. и только ради любви. Иметь рядом такую женщину - это непозволительная роскошь. Потерять - это верх кретинизма. Потому что, таких, у нас, в Штатах, уж точно не делают. По крайней мере, я не встречал еще таких. Может искал не там, а может и действительно, она - единственная в мире. А может я ослепленный любовью дурак, которому много чего мерещится. И естественно, идеализирует свою половину... Ну, не без этого. Уж я не пацан какой-то , втрескавшийся в первый раз в смазливую дочку соседа-фермера... Все таки, повидал достаточно... И по этой части-тоже...
Там, за окнами, гудит город, в котором больше пяти миллионов людей, которые одиноки, каждый по-своему. Но сколько из них готовы вот так признать, хотя бы для себя: "Да, черт возьми, я одинокий. Одинокая. У меня есть дом, квартира, особняк, угол. У меня есть слуги, семья, дети, друзья. Но все равно, какое-то голодное чувство гложет изнутри. Чего-то не хватает, в этой жизни. Да, есть чековая книжка, счета в банке, новенький Паккард. Есть "любящая супруга", "драгоценный супруг", есть "Ненаглядные дети", "любимое занятие". Есть. Но так ли это? Действительно ли жизнь человека, (любого)(, наполнена до краев? Или есть где-то пузырек пустоты, вакуум, который, вопреки всем законам, остается внизу и не заполняется самостоятельно? Что же есть в человеке, в его ненасытном внутреннем мире, что толкает его "во все тяжкие"?
Не знаю, как кому, но впервые в жизни, у меня появляется некое чувство удовлетворенности. Будто нашел то, что искал. Случайно... Ну уж нет, случайностей не бывает. Вот только, возможно, впервые в жизни, могу засыпать не просто спокойным, а с блаженной улыбкою, чувствуя как ее пальцы сплетаются с моими, или обхватывают кисть. или просто лежат спокойно на мне, иногда вздрагивая. Особенно, когда ее сморит сон... Она не кажется беззащитной, не кажется слабой. Просто она - это она. И это не инстинкт защитника или покровителя. Это признание того, что она Женщина. Сильная в своей слабости...
... Рожа мне Андерса не понравилась. Явно, уже посчитал возможную прибыль, и положил ее в воображаемый кошелек. И возможный отказ Мэри, от предложения работать, ставит этого толстобрюха в тупик. Хозяину все равно, что творится в кинотеатре. Его волнует лишь стабильный доход. А подбор кадров, их поиски - это забота администратора. Его проблемы, по сути. У меня же немного другая проблема. Танцы. Черт возьми, но доведется сознаться, что танцор из меня ... Как из мула производитель. Опозорюсь я с этими танцами. Да и вообще, в светских обществах, с моей рожей соваться - явно большая глупость. Но, если Это доставит ей удовольствие... Да, тут уж без вариантов, как говорится. В принципе, вполне доступное удовольствие - это городской Центральный парк. Там, говаривали, пожарников оркестр играет , по выходным. Что-то даже понятное. Во всяком случае, там даже танцуют... Так что, до выходного дня - разберемся. Нужно только подгадать, чтобы не после порта. Тогда, буть ты хоть трижды танцор - ноги еле от земли отдираешь...
Суббота, вечер. Центральный городской парк Нью-Йорка. Северная часть...
... Оркестр выдувает какой-то бравурный марш, под который даже необъезженная аппалуза будет строем ходить... Уже и не рад, что согласился на эту прогулку. Можно, конечно надавить, на то, что рано вставать, и в порт завтра, на работу. Но Мэри эту субботу ждала... Хоть бы не оттоптать ей ноги. Вот объясни своей девушке, которая хочет потанцевать, что все твои танцы - это по огороженному корралю, с партнером, в кулачном поединке! Или без ограды, или вообще... Да к черту, я предпочитаю танцы напитков, в глотке. Покрепче... Но стоим, под ручку, в ожидании чего-то более подходящего...
- Стрелок-Гарри, собственной персоной! Вот так встреча!- Оглядываюсь, наверное более резко, нежели нужно бы. Меня так мало кто называть мог. Тем более здесь... Это же не Техас... И не Мексика...
Самалаюка. Чиуауа. Территория Мексики. Примерно 34 мили к югу от Эль-Пасо...
1915 год. Июль.
Лениво кружащие стервятники, которые сопровождали небольшую группу наездников наконец развернулись и полетели искать другую добычу. Инстинкты подсказывали, что ждать больше - бесполезно. И пошатывающиеся от усталости лошади, и погруженные в какую-то молчаливую апатию всадники добрались до деревушки. Значит не упадут, и уж тем более не сбросят своего пятого спутника, которому уже плевать на жару несколько часов. Парень свел свои счеты с жизнью. И по всем предпосылкам, его бы не тащить многие мили, а похоронить, прочтя короткую, скупую молитву, прямо там, где его настигла пуля... На пустынном плато, миль пятнадцать к югу... Но увы, над "Черным Диего Альваресом", вместо молитвы прочтут сложенную вчетверо потрепанную бумагу "Поймать живым или мертвым..." Странное дело, но те же, кто каждую субботу, выслушивали проповедника, осуждали в душе Иуду, и его сребреники, сами назначали плату за голову укрывшегося от закона преступника... Но даже в Мексике, по ту сторону от Рио-Гранде, слишком сложно уйти от преследователей, которые взяли след. Тем более, если охотники - сами знают эти места не хуже...
Вода. Источник жизни, и каждый глоток - это шанс выбраться из пустыни. Вода не нужна покойникам... Альвареса преследовали за преступление, совершенное на территории штата Техас... А убили, за несколько глотков воды, на которые претендовал мексиканец... И везут на север, по пустыне, за несколько долларов. Парадокс...
Обветренную, раскрасневшуюся , в мелкую сеточку кровоподтеков кожу, покрытую слоем пыли стягивает, до боли. Но это привычное состояние, для бродяг, украшенных серебряным значком рейнджера. Поговаривают, что эти ребята, из пограничной службы - сами более преступники, нежели те, кого они отлавливают. Ну, если сумарно ... Пожалуй, это правда. Но в этих местах лучше сперва выстрелить, и потом лишь задавать вопросы. И все четверо гринго, въезжающие в мексиканский поселок, внушают страх. Тем более, это не первый их визит... По другую сторону границы, но по правильную сторону оружия. Кто будет с такими спорить? Местный аскальд? (Староста, мэр). Если нет поблизости патруля руалов, (конная пограничная полиция Мексики), или армии, кто им что скажет что поперек? Уж точно, не хозяин небольшого кабака, который тут же распоряжается, чтобы малец принял поводы измученных лошадей, а сам сгибаясь в пояс, приглашает всех четверых кабальерос выпить холодного пива, с дальней дороги...
- Воды, агуа,- категорически заявляет старший, и указывает на корыто у коновязи,- пронто, амиго!
... Смыв пыль и вдоволь напившись, четверо путников, усадив с кривыми ухмылками за стол пятого, мертвеца, отдают должное поставленному на стол кувшину пива. Теперь уже их можно больше рассмотреть. Самому старшему - около сорока, солидный, довольно крепкий мужчина, с легкой проседью на темных волосах, и на щетине, укрывающей подбородок под пышными усами. Второй - немногим моложе, явно, наполовину - мексиканец. Третий из всадников, высокий, крепко сбитый блондин, почти семи футов, косым шрамом через лицо, слева-направо. Четвертый же - самый молодой из путников, хотя по нему и не скажешь, что он хоть малым уступает старшим товарищам...
- Наш друг перегрелся на солнце,- кивок старшего на покойника,- амиго, мы здесь задержимся на ночь. Нам бы пристроить друга, в холодное местечко. А то боюсь, испортится, пока доберемся. У тебя есть погреб?
- Есть, но там вино...
- Не боись! Он много не выпьет,- хмыкнул в усы командир отряда. Карл, Гарри, отнесите нашего дорогого товарища, куда покажет хозяин. А то опять будут проблемы с опознанием.
- Лошадям нужно отдохнуть.
- Конечно. Амиго, проследи за этим. Выезжаем завтра, под вечер. Но не сильно напивайтесь, чтобы без приключений, джентльмены! Хватит с нас прошлого раза...- старший почесал заросший подбородок, и посмотрел по сторонам,- кстати, побриться бы не мешало. А то послезавтра к окружному судье, показывать нашего друга... Нужно выглядеть соответствующие... Они там с белыми воротничками выйдут, а мы - как бандиты... До самого Эль-Пасо возможности больше не будет, парни...
...- Мисс,- крепко сбитый джентльмен, с посеребренными усам, приподнимает почтительно шляпу, производя благое впечатление на окружающих. Мой бывший командир, в отряде рейнджеров. Вернее, один из бывших...
- Джесс Лаудон. Мэри Воронцоффа,- представляю друг друга. И поясняю,- Это мой старый знакомый, Мэри ... Мы отойдем, поговорим. Подождешь меня на лавочке?
- Гарри-Гарри,- усмехается в усы Лаудон,- простите его мисс, воспитание у парня желает лучшего. Но, все-же, он не самый большой поганец в этом городе. Позвольте пригласить вас, в ближайший ресторан, по рюмочке , за встречу и за знакомство... Мы с вашим спутником знакомы давно, и года три не виделись... Прошу...
Лаудон - сама любезность. Джентльмен, и одет прилично.
- Да, держусь на плаву, сынок. То там, то там. Работенка не пыльная, но без работы не остаюсь. С ребятами хорошими работаем. Вот, приехал здесь к одному мистеру, утрясти организационные вопросы. Вышел прогуляться, смотрю - ты или не ты! Мисс, вы уж извините, но мы с Гарри столько раз одну флягу на двоих делили, что сами понимаете. Как родные... Шампанского девушке! Эй, малыш, ты слышал? а нам, по стаканчику виски...
Не скажу, что обрадовался этой встрече. Хотя, знакомыми не разбрасываются. Недолго поговорили, но Лаудон, быстро вытянул все, что успел, по информации...
- Есть интересное дельце, Гарри. Как раз на юге. Подзаработаешь. Месяц, или два... А чтобы твоя девушка не скучала, можем устроить ее к моему знакомому, в ресторан. Пианисткой. Рекомендации я дам... где обитаешь? Ага, понятно... Нет, работка верная, не прогадаешь... Заодно, можешь на обратном пути и родственников навестить... Кого другого - задумался бы, но тебя - не сомневаюсь... Тряхнем стариною, Гарри?
... Выпивка делает свое дело. Немного расслабляюсь. И после ухода Лаудона, тоже не задерживаемся... У Мэри, вероятно куча вопросов, но она вела себя скромно и без излишнего любопытства. А я ... Да, деньги нужны, и у Джесса на них нюх. Всегда знал, где и как заработать. А то, что зачастую, его способы заработка пахли кровью... Наемник. Но не просто наемник, а еще и сколачивает себе команды сам. Да, у него есть связи, у него есть деньги. Мог бы и не рисковать своей шкурой. Что может двигать человеком, который охотится на других людей? Хоть это и не озвучивалось вслух, (девушка с нами, понятное дело), но намек я понял... Большие деньги - большие неприятности... Но деньги - нам не помешают. Это сейчас лето, хорошо... А зима впереди? Мало того, что платить за квартиру, нужно еще и прилично одеть Мэри. Пальтишко у нее - не ахти...
- Ладно, пошли танцевать! - алкоголь одаривает решительностью... А что до Лаудона.... Это же не завтра... Будет время все взвесить и подумать. Но если действительно чем-то поможет, хотя бы рекомендацией... Было бы не плохо...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-24 22:47:18)
Поделиться182019-07-25 20:34:16
Нью-Йорк – город удивительный. Я еще ни разу не столкнулась с соседями по дому и не знала, как они выглядят, зато встретить кого-то из немногочисленных знакомых, забегая в вагон метро, это запросто. Преувеличиваю? Да, это случилось не в метро, да и знакомый был не мой, а Гарри, но всё же, так и хотелось воскликнуть: «Как тесен мир!» Возможно, и мне когда-то посчастливится вот так же случайно встретить братьев, или хотя бы кого-то из знакомых. Прошло не так много времени, чтобы я начала забывать язык и традиции, но сколько бы листов календаря не улетело, подхваченных ветром, я не перестану ждать встречи с Дмитрием и Георгием, моими братьями, и каждый раз буду вглядываться в лица в толпе.
А мы ведь пришли в парк потанцевать. Не знаю, что из этого получится, и получится ли, ведь стоит зазвучать мелодию, под которую мы можем покружиться среди других пар, к нам присоединяется мужчина, окликнувший мистера Грейстоуна. Замечаю, как резко оборачивается Гарри, а даже едва не потеряла равновесие, но всё обошлось. Всего лишь крутанулась на каблучках, как будто хотела продемонстрировать свой наряд, а остановившись киваю и чуть приседаю. Я не знаю, кто передо мной, но явно манерам обучен. Не до такой степени, чтобы посещать приемы знати, но всё же приветствие способно расположить к себе.
Смотрю на Гарри, а потом оглядываюсь, как будто хочу оценить риски остаться одной в парке. Здесь играет оркестр, время от времени прохаживается парковый смотритель с начищенной до блеска, так что можно пускать солнечных зайчиков, бляхой и свистком, чтобы вызвать полисмена, много людей, и думаю, мало кто обратит внимание на одиноко сидящую девушку в тени раскидистого дерева. А может, напротив? Одинокая девушка на танцах привлечет ненужное внимание. И пока эти мысли занимают мою головку, мужчины, а именно знакомый моего Гарри, решил, что неплохо будет посетить ресторацию.
А у меня еще больше вопросов: кто он? откуда? что его связывает с Гарри Грейстоуном? и почему он появился сейчас? Может, он искал именно Гарри? Знал, где его искать, но Нью-Йорк уже разрастается. Ловлю каждое слово разговора, хотя и делаю вид, что меня это не интересует. Дело. Меся, два? Отпиваю игристое вино, кисловатое и слишком газированное, но молчу. Не пристало девушке вмешиваться в мужские разговоры.
– Он же не учит меня, как пироги печь, – возмущаясь, пыхтела Марфа на кухне.
Кухарка только что подловила Марьяну за подслушиванием и выволокла за дверь, усадила на высокий табурет и принялась учить уму-разуму, как умела.
– Нельзя девице совать нос не в свои дела. Того и гляди, мужчина начнет учить, как борщ да щи варить, да как пироги да блины печь. Не дело это. Каждый должон заниматься своим делом. Я вот – кухарка, ты – ученица, братья – военные, и нечего тебе совать нос в дела отца. Слышишь? Не то велю выпороть, и не посмотрю, что голубых кровей.
Я понимаю, что она только для виду ворчит, но всё равно обидно.
Обидно, ведь Гарри учит меня и суп готовить и лепешки печь, а я… Работа? Рекомендации. Но мистер Лаудон совершенно не знает ни меня, ни что я умею. Но кажется, понимает, что я слишком изнежена для тяжелой работы.
– Пианисткой? – видимо я пропустила момент, когда Гарри сказал, что у нас есть дома инструмент, или с чего Джессу сделать такой вывод, разбрасываться такими предложениями, но глаза горят. Может, там лучше, чем в синематографе, где я буду получать всего 9 долларов в неделю. Буду помогать Гарри пополнять наш семейный бюджет. Молчу, только киваю, а в голове снова мыслей, как опавшей листвы в осеннем парке, и кружат, кружат, как в вальсе….
Вальс. Мы выходим из ресторана и снова направляемся в парк, где играет оркестр, я подхватываю мелодию и начинаю напевать «раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три». И под этот же ритм:
– Мистер Ландан из Техаса, – смеюсь. – Ой, Лаудон. Танцевать? Да!
Киваю. Беру руку Гарри и осторожно завожу за спину, тепло течет по телу, и я задыхаюсь в этой невыказанной нежности. Моя ладошка опускается на крепкое плечо. И мы делаем шаг. Невпопад. Гарри наступает мне на ногу, но я держусь. Улыбаюсь, как он поспешно переступает, словно извиняется, а я тихонечко шепчу, что всё в порядке. И снова позиция, головка чуть склоняется, плечи расправляются, словно я собираюсь танцевать не в парке, а на балу. И шаг, другой, третий, поворот, и снова шаг…
Музыка проходит сквозь меня, я становлюсь одним целым с ней, с Гарри, и это неверотяно приятно. Такого никогда не было, может, просто были не та кавалеры по танцам. Я знаю, что Гарри не умеет танцевать, чувствую это. Не те шаги, не тот ритм, не та постановка, но… Это не имеет значения, потому что я в его руках, потому что он склоняется всё ближе, держит меня всё крепче в своих объятиях, и я счастлива. Пусть у нас не очень получается, пусть допускаем ошибки, но я – счастлива!
Мы кружимся, но музыка постепенно становится всё тише и тише. Оркестру нужна передышка, но мы продолжаем танцевать, я пытаюсь увлечь Гарри, заразить его своей легкостью, а потом останавливаюсь. Смотрю в его глаза, такие глубокие, такие яркие и чуть потемневшие, как бывает, когда в нас просыпается желание. А я стою перед ним такая беззащитная, запыхавшаяся после танца, раскрасневшаяся и смущающаяся.
– И как ты думаешь? Он действительно, поможет мне с рекомендацией?
Отдышавшись и немного передохнув спрашивая я, и получаю в ответ неопределенный кивок.
– Было бы здорово. Правда, не знаю, насколько безопасно это. Но в синематографе мне не понравился этот толстяк. Он смотрел на меня так…
«Как обычно смотрели мужчины на девочек в пансионе миссис Бишоп. Особенно те, с которыми я сталкивалась, когда шла к Йока».
Мне хочется танцевать и я заставляю себя на какое-то время позабыть о том сонме вопросов, что кружат в голове, и самым главный из них касается работы, и даже не моей, а Гарри. Что-то мне подсказывает, что это рискованно, какое-то внутреннее беспокойство поселяется во мне, и надо всё взвесить, но оркестр берет инструменты и раздается «тс-с-с-с» от удара медных тарелок, а потом подключаются трубы.
– Гарри, я тебя про…
Ладонь скользит по моей спине, вызывая дрожь, рука крепче сжимает тоненькие пальцы, подносит к губам, и снова не хватает воздуха, и снова мир уходит из-под ног.
Поделиться192019-07-26 10:58:50
Лаудон, старый койот, снисходительно оскалабливается в нашу сторону с Мэри... Девушка, тащит меня танцевать, и это заметно, со стороны, даже для менее наблюдательного человека. А что Лаудон не упустит этот момент, я не сомневаюсь. Там, на Рио-Гранде, зачастую твоя жизнь зависит от этого качества. Успел заметить какую-то деталь, успел сделать вывод - доживешь до следующего дня... Так что шутливый, слегка иронический жест на прощание, (имитация пальцами выстрела с пистолета), в мою сторону, означает, что мы, если и прощаемся, то ненадолго. Нет, с Джессом можно работать. Он не берется за пустые дела, или такие, что могут развернуться туго, для него. И он не "кидает" команду... И ранее, мне нравилось с ним работать. Чувствовалось надежное плечо. Нет, не друга. Дружить с Лаудоном? О, это недопустимая роскошь! Для него в первую очередь... Партнера, напарника. С которым можно даже сцепиться сегодня, дойти до ножей, но завтра, когда прижмет хвост, уверенно знать, что он надежно прикроет твою спину... Вот только что ему делать в Нью-Йорке? Хотя... Здесь крутятся слишком большие деньги... А у него на них нюх... Наблюдаю, как старый знакомый подошел к дирижеру оркестра, и что-то ему сказал... Согласный кивок в ответ... И развернувшись, Джесс прощается, прикоснувшись пальцами к краю фетровой шляпы...
Эль Дьябло! Ну не умею я танцевать, черт возьми... Даже стыдно становится... Хорошо, что не видно рядом знакомых... Так позориться... А с другой стороны, видно-невидно - что от этого поменяется. Вот не умею танцевать и все! Но, Мэри-то, явно хочется, раз все равно продолжает настойчиво вести нескладного чурбана, на заплетающихся ногах, который снова наступил ей на ногу. Морщится досадливо и все равно, улыбается. Навязывая ритм, движения. Следую послушно, стараюсь подстроиться под едва слышимый такт, читая скорее по губам, как она шепчет: "Раз-два-три... И-и-и раз-два-три..." не по нашему, но смысл понятен, что это отсчитывается такт. Ну такт, это понятно. Привычно, проще простого. Все-таки, всякий, кто занимался серьезно боксом, либо сам, либо с помощью тренера "ловил" свой ритм нанесения ударов, на каждой дистанции. Так что подстроиться, по крайней мере, прекратить отдавливать ноги своей девушке в танце - не сложно. Сложнее было поймать движения корпусом. Ода, тут был зажат. Вроде бы и средняя дистанция, (ну чуть ближе, но еще даже не полу-клинч), но подстроиться тяжелее... А самое плохое - это автоматическое раскачивание... Красный наверное, донельзя... Но действительно, столько смущения, на паре квадратных футов испытать еще не доводилось. Ну как у нее получается, а? И спина прямая, и осанка не сдвинется, плечи развернуты. И при этом еще и двигать ногами, да и успевать меня придерживать. Чтобы не раскачивался. А я не могу так! У меня прошагивание без приподнимания на носочек, а четко на ступню, и подсаживаюсь все время, при каждом шаге. Ну хоть вой от досады! Стараюсь держать спину прямо, но все равно, идет раскачка, мать ее! Все равно, хоть немного но уклоняюсь, словно на опережение от прямого удара. Будто Мэри сейчас же мне джеб проведет. Стараюсь, пытаюсь все делать ровно, но понимаю что, со стороны это выглядит... Мягко говоря... Совсем вот не выглядит... И не смотрится! Хотя, Мэри все равно довольная. Расслабляюсь... Сойдет и так... Ноги же не отдавливаю, уже хорошо. А то, что смотрят на эту клоунаду как на походку Чарли Чаплина... Да пускай потешатся... Разве жалко.
Похрен, что выгляжу идиотом. Главное девочке это нравится. Танцевать. А мне тоже, с нею. Что не хмурится, а улыбается задумчиво-загадочно, так притягательно... И пару взглядов, которые бросила в мою сторону, от которых бросает в жар... И сдавленное, чуть сбившееся дыхание... Робкие прикосновения, (более смелые, на публике все же), матовый блеск в глазах, и учащающееся сердцебиение, которое молотом отдает в ладонь, расположенную на спине. А этот слегка приоткрытый ротик, с влажноватыми, поблескивающими, чуть припухшими губами, которые требуют самого страстного поцелуя... Самого жгучего и горячего... И пальчики, до этого момента расслабленные, вдруг с силой сжавшие на долю секунды ладонь, тут же раслабившиеся и беспокойно пытающиеся сплестись... ЧЕРТ! Да думайте что угодно, но не захотеть такую женщину, в этот момент - это ж кем нужно быть?! Тут и у меня сразу же ответная реакция. И плечи развернуло, и в позвоночник, словно шомпол от винтовки вошел. Спина неподвижная, прямая...танцуем? Да, вальс продолжается, но весь этот мир расплывается, уходя в сторону, лишь только определенная мучительно-томная тяжесть внизу живота... Продолжаем двигаться, наверное уже выбившись с этого ритма музыки... Время вокруг словно растягивается... А звуки, пусть и пробиваются словно сквозь вату, приглушенные но более четкие, чем ранее. И "картинка" на боковом обзоре "плывет". Вернее сознание одурманенное мощной подачей адреналина в кровь, размазывает эту реальность как масло к завтраку на бутерброд... Да какие тут нужны слова, если и так все сказано?! Не нами. Нашими телами, черт возьми. Я хочу ее и она это понимает, краснея еще сильнее, если это вообще возможно. Благое дело, что зажигаются уже фонари в наступающих сумерках... Чертовы фонари! Домой же не рядом. Еще на трамвае или метро добираться... Ну не здесь же удовлетворять свою... Потребность... В ее прикосновениях, объятиях, в ее дыхании на разогревшейся влажной коже. В ее прикосновениях, невесомо-легких, заставляющих прогибаться не то, что тело - даже волю... Женщина! Что же ты творишь с мужчиной, а?
- Мэри, - шепчу на ушко, - давай домой, а?
А то что-то мне уж слишком сильно туда... Домой, в смысле... С ней... А то еще начну целовать, прямо здесь, нарываясь на неприятности с полицией, чертовыми поборниками морали...
Поделиться202019-07-26 17:36:44
Остренький кончик языка показывается между приоткрытых губок, скользит по верхней губе, а я даже не понимаю, как это получается. Головка по-прежнему склоняется на бок, рука расслаблена и как будто сжимает подол платья, отводя в сторону. Раз-два-три, раз-два-три… Удары сердце всё чаще, иногда я забываю сделать вдох, а потом приходится с шумом втянуть воздух. Хорошо, за музыкой этого не слышно. Голова идет кругом. Мужские ладони скользят по моему стану, и мне нет никакого дела до того, что происходит вокруг. Важно лишь то, что между нами.
Ранее Алексей Павлович или Анна Георгиевна обязательно бы сделали мне замечание, что забываюсь, что непозволительно так вести себя на людях, что даме не должно оказывать своему кавалеру подобных знаков внимания, но родители уже почили в бозе, да и я больше не та Мэри, что блистала на рождественских или весенних балах. Я– Мэри Воронцова, и я люблю этого мужчину, так крепко и бережно сжимающего меня в объятиях, двигающегося не в такт музыке, иногда наступающего мне на ноги. Люблю его, как никого никогда не любила. Смотрю ему в глаза, и мир начинает стремительно вращаться, словно вьет вокруг нас кокон. И разве есть в этом городе, пропитанном ложью и грехом, что-то более чистое и светлое?
Напряжение. Он двигается не так, как прежде, словно вытягивается, и чувствуется военная выправка, а я улыбаюсь. Пусть Гарри Грейстоун не знает этих строго прописанных шагов, но он хочет доставить мне удовольствие. Он видит, как мне нравится с ним танцевать. Улыбаюсь. Снова облизываю губки и чуть сильнее прогибаюсь, когда Гарри склоняется, чтобы прошептать мне на ушко. Щеки вспыхивают, хотя куда еще больше краснеть? Но я краснею, потому что чувствую его желание, такое же сильное, яркое, как моё. Я ощущаю напряжение, когда прижимаюсь животиком, и под тонкой тканью платья это особенно ощутимо, а внутри разгорается пламя, оно дремлет до поры, а потом обжигает обоих, заставляя сдаться в плен древнему инстинкту. И такие моменты я менее всего напоминаю Марьяну Алексеевну Воронцову, воспитанницу Института благородных девиц, дворянку и наследницу древнего рода. Но мне ничуть не стыдно. А сейчас, когда горячее дыхание Грейстоуна, моего названного мужа, касается ушной раковины, а его губы едва задевают мочку, дразнящее, вызывающее, я плыву. Я плавлюсь у его руках от одного только слова «домой». О, сколько сейчас в этих звуках… Домой. К нам домой, где мы можем отбросить все правила и нормы, навязанные нам обществом и быть собой. Домой, где я могу забыть, что не умею готовить и у меня нет работы. Домой, где меня любят и будут любить, а я юуду окружать заботой, любовью, лаской моего мужчину. Домой…
– Домой, – выдыхая я тихо, сдерживая стон.
Да, мне хотелось потанцевать, но то, что происходит со мной сейчас, с нами, намного важнее всяких танцев. Нам бы укрыться от лишних взоров, остаться только вдвоем, насладиться друг другом, соединяя души, а не стоять среди толпы, покачиваясь или кружась.
Метро. Пятицентовики всегда в кармане наготове, очень нужная монета, как и квотеры. Гарри привычно прикрывает меня собой, оберегая ото всех, как и в первый день нашего с ним знакомства, а я чуть приподнимаюсь на носочки, в нетерпении принимаюсь терзать уже припухшую губку и крепко хватаюсь за лацканы пиджака. Мой мужчина. Прекрасный, желанный, такой родной и сильный. Я знаю, что с ним мне не стоит ничего опасаться или бояться, но всё же всегда веду себя осмотрительно, не допуская косых взглядов в нашу сторону. Проблемы с полицией нравов нам ни к чему. Домой. Главное, дождаться, когда откроется дверь нашей квартиры, а там…
Кто-то смотрит на меня. Чувствую, как взгляд скользит по фигурке, оценивает или прикидывает, за сколько снял меня этот мужчина. Насколько я по карману? Фи! Я не продаюсь, но отдаю любовь одному единственному. Да, могла бы привыкнуть за месяц в пансионе к подобным взглядам, да не привыкла. Вздрагиваю, и от Гарри этого не скрыть. Но в тоже время появляется новое возбуждение, неведомое до этого, возбуждение и желание поцеловать прилюдно, нарушить границу, расширить её до изнеможения.
– Гарри, – тихий шепот, и ладошка настойчиво пробирается под пиджак. Чувствовать биение его сердца под рукой – это волшебно. Осознавать, что сейчас и завтра оно бьется для нас. Давно перестало существовать «я», превратившись в «мы», будоражит, не так ли? И этот взгляд, остановившийся на моей попке, сглатывание тоже будоражат, распаляют желание еще больше. Но нравится я хочу только ему – Гарри Грейстоуну, поэтому не важно с каким похабным желанием, низменным, первобытным, смотрят на меня другие мужчины. Есть только он и я! – Еще немного, и мы будем вдвоем.
Мысль о том, что можно было бы зайти в лавку, купить вина на вечер, кажется сейчас такой игрушечной, ненастоящей, нам не нужно подогревать желание и не нужно больше напиваться, как в первую ночь, когда я впервые познала мужчину. И всё же я озвучиваю и это моё желание. Пусть это будет день моих желаний, а завтра пусть будет день желаний Гарри. Интересно, чего ему захочется?
Наша остановка. Мы выпрыгиваем из вагона, держась за руки. Я не отпускаю его, только крепче сжимаю, поправляя чуть смявшуюся под ладонью ткань. Нам предстоит пройти еще по нашему району, и я не выдерживаю. Останавливаю Гарри. Уже довольно темно, и мало кто нас может увидеть. Здесь не хватает света фонарей. Привстав на цыпочки, я кладу ему руки на плечи. Господи, прости меня грешную… Я больше не могу устоять перед этим искушением. Пропасть. Моя бездна…
– Любимый, – тихо шепчу я, собирая дыхание с его губ. Мягко, ласково, трепетно. Я дрожу, как маленькая птичка в руках птицелова, но нет страха. Есть предвкушение и осознание первородного греха. Позже помолюсь, наверное. Но не сейчас. Я еле сдерживая стон и отрываюсь от этих сладких губ, на которых все еще есть привкус виски, сколь бы Гарри не облизывал их. Наверное, это вкус нашей встречи. Первой. Судьбоносной. Решающей.
Беру Гарейстоуна за руку. Вон уже виднеется наш дом, чернеют окна комнат квартиры, и сердечко ускоряется еще сильнее. Тук-тук-тук сердечко. Тук-тук-тук каблучки.