Все решает послевкусие. Во всем. Всё зависит от того, что почувствуешь после... | |||
Послевкусие
Сообщений 1 страница 20 из 22
Поделиться12019-06-29 17:58:18
Поделиться22019-06-29 20:59:55
11.06.1919г. Южный Бронкс.
... Консервная жестянка , подброшенная в воздух ударом ноги сделала несколько кувырков и упала на брусчатый тротуар улицы. Едва затих ее звон, как тут же, она исчезла под колесами автомобиля, спешившего по 137 стрит, на запад. Смеркалось... какое-то странное чувство, неясное, смутно-тревожное ощущение от того разговора с Шарлоттой... Нет, с одной стороны, все правильно. Ей нужно надежное плечо, опора. Это и последним облезлым котам Гарлема понятно. Даже которые чумкой болеют... Странный разговор, странное предложение. Хотя, с иной стороны ... Как там сержант-майор Хигстер говорил, по поводу женщин, мир его праху? "Женщинам нужна поддержка, забота, уверенность в завтрашнем дне для себя и своих детей, даже если они еще только в планах..." Нет, тот седоусый каролинец, вообще был мастер потрепаться. На всевозможные темы. У него папаша был редактором тамошней городской газеты. И тесть тоже, что-то там, по социлогии... профессор какой-то... Так что, сержант знал, что молол языком... так что неспешно перехожу дорогу, и направляюсь домой.
Все-таки, не думать о таком невозможно. Вот взять , к примеру меня. Тридцать лет. Орин, младше меня на семь лет - уже есть ребенок. Кажется дочка. Письмо получил, положил в карман. А потом пот дождь попал, размыло и не прочесть толком... Нужно, кстати им письмо написать... А вообще было бы неплохо, просто приехать, посмотреть, как там старая отцовская ферма, гнездо нашего рода. Как там братья, сестры, племянники. Их у меня, насколько известно, (племянников в смысле), уже так более пол дюжины, как подозреваю.
Мой шестой этаж, комнатка под самой крышей. Хорошо, что с собственной кухонькой. и дополнительный бонус, (правда зимой а летом - наказание),- это стена, в которой печные колодцы котельной, в подвале. Но хоть сложен дом хорошо, и гарью в комнату не несет. Прелесть зимою. Тогда можно сделать перестановку, установить кровать под теплую стену.Я уже все перемерял, от скуки, на всякий случай. тесновато, конечно но все же, хоть какой угол да есть. Пусть и чердак. Пусть и только одно окошко, в кухне. И проводка самодельная. Да и вообще, подозреваю, что эти комнаты, на шестом, хозяин дома сам уже достраивал. Хотя здесь звукоизоляция, не то чтобы ... Хотя плевать. Стол, старый секретер, шифоньер, с приделанным мною зеркалом, (наткнулся на какого-то хмыря, который продавал кусок, по дешевке). Жестяной умывальник и таз, пару ведер, для воды, (у меня водопровода нету, здесь на этаже есть общий кран, но за десять долларов в месяц, если разобраться, вполне даже приличные условия. Тем более, что вполне даже хорошее место, по расположению. Транспортная развязка рядом. Хоть в Бруклин, хоть в Нижний Манхеттен в порт. Меня, все устраивает. В общем, даже пару раз девочек приводил. Жилище, хоть и не вдохновляет, но не лучще и не хуже многих. Нормальное...
Раздеться, повесить вещи, на стул и вывернуть карманы. Одиннадцать долларов восемнадцать центов, за сегодня. Это отличные деньги, если прикинуть. Ежедневно бы так! Но, ежедневно такое не получает даже мэр этого города. По официальным доходам...
Вывалиться на кровати, открыв окно, и приоткрыв двери, чтобы хоть немного протягивало сквозняком. А что? у нас, на этаже, многие так делают... Да, Нужно бы поспать, но Касс, заварила слишком крепкое кофе... Шарлотта. Смазливая аппетитная брюнетка, предложившая себя и свои деньги... Перспектива, довольно заманчивая. Нет, у девочки, действительно, могли бы найтись пару приятных тыщенок. можно бы купить кусок земли, с домом, ферму. А если уехать с ней дальше, на запад? Там цены на землю пониже. Если есть там пару тысяч, можно даже обстроиться. А что, она недурна, да и в постели изобретательна. А уж о том, что будет верной - кто бы чего спорил. Ей за год столько мужиков попадается, что уже бы тошнить начало. Может, поэтому и напивается. От безысходности. Что даже поговорить по душам, не с кем... Эх, будто мне есть с кем, словом перемолвиться... С парнями из порта, или из конюшен на ипподроме? Бред. Нужен я им, со своими заморочками... Как и они мне... А Шарлин... Она неплохая, и даже, если бы ... Да, вполне можно согласиться. Если бы не мой гонор. Я же, голодный бубу, своим кулаком закусывать, но не пойду побираться. А тут, словно подачка. И девочка, и деньги, и перспективка... Нет, не знает она техасцев. Может какой-то Поль бы и согласился, с радостью, но уж точно, не Грейстоун...
21.06.1919г. Южный Бронкс.
Один мой знакомы, фаталист, до мозга костей, и всего остального, утверждал, что не бывает случайностей, от слова совсем. "Рожденный для веревки - не утонет" Да, с этим тяжело поспорить, скажу я вам. Вот, к примеру, случай был. Один парень, кстати, из моих "воспитанников, то есть, тех, кого я обучал на службе, в нашем 28 полку, был как заговоренный. пули рядом свистят, снаряды рвутся - ему хоть бы хны. Даже головы не прятал. Уверенный был, что не отлили для него пулю. И в рукопашной, как сходились с Гансами, в штыковую,- тоже в первых рядах был. Ну, ничего не боялся! А когда отмечали капитуляцию Гансов, пошли в деревушку, ну и там, неплохо так, накидались местного шнапса. Так он с одной бельгийкой пошел на сеновал, да свалился с лестницы. Хребет сломал. Нет, там та бабенка не при делах. Он сам Захотел на самый верх, хоть его и отговаривали. И свидетели были, как он сорвался. Короче ... в госпитале, через три дня умер. Вот уж , действительно, судьба...
А еще помню, один племенной лонгхорн, на соседнем ранчо, ковбоя помял - просто ужас. Еле отогнали, Натуральный кусок окровавленного мяса. Думали, что не выживет. Но ничего, выжил, выздоровел, хотя и кривой остался на один глаз, и одно плечо короче. И хромал, вроде бы... Его хозяйская дочка выходила, и даже, в семью приняла, вышла, значит за него замуж... А потом, через пару годков, я тогда уже на фабрике работал, слыхал, что Уилкс, ну тот парень, хозяином на ранчо стал. Тот же самый производитель, его тестя - вместе с конем изуродовал так, что по частям собирали. И что его сразу на мясо не пустили, еще в первый раз? Хозяин отстоял. Запретил прирезать... вот и до запрещался. Это я к чему говорю. К тому, что если что-то должно случиться, попробуй пропетлять мимо. Сколько не петляй - ничего не получится. Вот и меня, наградило парою лишних выходных это, Провидение. Короче, на ипподроме сказали, что пока пару дней обойдутся без меня, и в порту тоже, дали отмашку. Только зря проездил. Нет, вообще-то не зря. Я там немного задержался, с моряками британскими, из товарного парохода познакомился. Хорошие, скажу я вам парни. Быстренько поняли, что мне скучно, и прямо на пирсе, за штабелями мешков с мукой, для Флориды, организовали мне небольшой ринг... До сих пор скула саднит, и ребра ноют. У них там, хороший такой боец, немного тяжелее, фунтов на двадцать... В общем, вымотал меня изрядно... Ну и показал, как у них там в Саутгемптоне боксируют... Изрядно, скажу я вам, изрядно. Но у нас, в рейнджерах Техаса, дерутся не хуже. И это я ему наглядно объяснил, закончив поединок нокаутом. Это вам, не дома, ребята. В общем, я там отлежался, часов шесть, потом поменял заработанные кулаками фунты на наши доллары и домой. Но когда глянул на свое распрекрасное, одинокое окошко на крыше, плюнул. Гулять так гулять! Тем более, есть повод. Конечно, из формы, за последние четыре месяца, я вышел, но зато немного в силе удара приобрел. А как тут думать? По толкайте мешки по сто фунтов, выше головы! Оно же где-то скажется, на мышцах. А у меня эти тренировки - в аккурат через день...
А что делает мужчина, чтобы выпустить пары? Дерется, или напивается. Ну, подраться ... Я это утром преуспел. Да так, что сами британцы на меня ставки делать начали, через пять минут боя. Поняли, что хоть и их крепыш тяжеловесный, но я-то быстрее, и руки немного длиннее... А вот по поводу выпивки ... Да-да-да, сухой закон, слышали. Но, за три доллара, бутылку бренди средней паршивости знаю, где достать. И меня там знают. Благо, эта забегаловка, бывший паб, переделанный в кофейню, находится рядом с домом. Конечно, хорошее пойло стоит дороже. Но, я-то не Крез, или как там его, в душу, того древнего предка Рокфеллера? Мне пойдет и такое, лишь бы горело...
Отредактировано Harry Graystone (2019-06-29 23:44:03)
Поделиться32019-06-29 23:00:18
Я все чаще задумываюсь, что же объединяет всех людей, что стекаются в Нью-Йорк? И нахожу только один ответ – честолюбие. Все мы разные, у нас может быть разный цвет кожи, мы выходцы разных стран и континентов, разного возраста и социального статуса, кто-то имеет всё, а кто-то влачит жалкое существование и вынужден прозябать под мостом. Но в чем нам не откажешь, так это в честолюбии. И у каждой их девушек, проживающих в пансионе миссис Бишоп, гонору поболее моего. Это я уже уяснила в первый же день. Нет, есть довольно приятные, например, булочница. От неё всегда пахнет свежей выпечкой, и когда я захожу к ним в лавку, она продаст мне только свежие булочки, а залежалые никогда не предлагает. Я ей благодарна за помощь. Пыталась устроить меня в пекарню, да только проку там от меня, как с козла молока, как говорили дворовые в поместье гран-па. Несколько дней я исправно выходила на работу, пыталась месить тесто, помогала носить кули с мукой, но я не приспособлена для такой работы – слишком слабая, хрупкая. Другие девчонки из пекарни просто посмеивались надо мной, когда я запускала руки в чан, а потом не могла вытащить их самостоятельно из вязкого теста.
Другие же постоялицы оказались более разговорчивы и более завистливыми. Даже мне умудрились завидовать, потому что вопреки новым веяниям моды, моих волос уже давно не касались ножницы парикмахера. Короткие прически нынче в моде, как и яркая помада на губах. Раньше только девицы легкого поведения красились, здесь же уже не отличишь. Разве что последние одеваются лучше, если судить по нашему пансиону. А вот мои платья вызывают у них лишь усмешку, говорят, что подобные уже давно никто не носит, но я не могу себе позволить купить что-то другое, а делиться, конечно же, никто не станет. Ну, да ладно. Главное, есть крыша над головой, нехитрая стряпня. Я тайком пробираюсь на кухню, чтоб приготовить для себя и стараюсь поскорее улизнуть. Не получается.
А на этаже у нас шумно. Особенно по ночам, да и днём тоже. Частенько слышаться мужские голоса, особенно из соседней комнаты и той, что в конце коридора. Я не привыкла к таким условиям. Даже в Институте у нас было всё… Немного иначе. Тяжело привыкать к новому месту, новым правилам, новой жизни.
– Так значит, ты и есть новая девчонка, которую привел Гэрри, – пристально осматривая меня с ног до головы, спросила меня на следующее утро одна из них. Говорила она с французским прононсом.
Я кивнула и прислушалась. Вот так я узнала, что моего провожатого и благодетеля зовут Гарри Грейстоун и он – техасец. Работает, как я уже знаю, в порту, иногда грузчиком, иногда носильщиком. Снова укол совести, что я с ним не расплатилась, но француженка с такой гордостью говорит, что он частенько сюда захаживает, что я решаю как-нибудь его подкараулить, чтоб деньги отдать. Ну, не хорошо это. Вон какую услугу мне оказал. Улыбаюсь, и улыбка это какая-то мечтательная, что не остается незамеченным разглядывающими меня девицами.
– И как же ты, милочка, намерена зарабатывать себе на… – она прищелкнула языком.
– Я постараюсь найти себе работу, – ответила я на её родном языке, и она прищурилась.
Да, в институте особое внимание уделялось языкам, да и дома говорили, в основном по-французски. А еще у папеньки была традиция – одни день в неделю уделять конкретному языку. По средам, например, мы говорили по-английски, а в понедельник – по-немецки.
Моя соседка только хмыкнула. Даже удачи в поиске работы не пожелала, но не перестала за мной наблюдать. Неловко от такого, как будто подглядывают в замочную скважину.
А один раз вообще курьез случился. Среди ночи где-то за стенкой раздался крик. Я подхватилась, сон, как рукой сняло. Но я не знала, что мне делать, и если бы крик не повторился, то, вероятно, легла бы и попыталась снова уснуть, хотя спать здесь очень непривычно и сложно. И вот снова этот звук, а потом стоны, как будто кого-то бьют или подвергают порке. При мне никогда не пороли ни дворовых ни прочую прислугу, но вот один раз, когда мы семьей гостили в имени друзей Алексея Павловича, я слышала подобный крик. Оказалось, что это хлыстом наказывают какую-то дворовую девку, испортившую какое-то блюдо, что должно было подавать на ужин. Я выбежала в коридор и забарабанила в соседнюю дверь, но та оказалась открытой, и отворилась почти бесшумно. Ох, лучше бы я не видела, что происходило в той комнате. До сих пор вспомню – сразу щеки алеют. Я-то думала, что там помощь нужна, а девица смотрела на меня, перепуганную, в длинной ночной сорочке, которая на просвет ничегошеньки не скрывала, и еще и предлагала присоединиться. Срам-то какой!!!
С тех пор я старалась больше ни к кому из девушек в комнаты не захаживать, даже если приглашали.
21 июня 1919 год.
Мне девятнадцать! Мне сегодня девятнадцать. Я просыпаюсь от того, что солнечный луч настойчиво и нагло скользит по моему лицу, и быстро соображаю, что проспала. Вскакиваю с постели, и мишка сиротливо падает на пол, обиженно переворачивается, показывая мне пухлую попку. Мишка – подарок брата – с первого же дня перекочевал ко мне на кровать, как только принесли постельное белье. Миссис Бишоп назидательно проговорила, что белье портить нельзя, за это будет взиматься отдельная плата, а для меня это – непозволительная роскошь. Эх, был бы жив папенька. Сегодня я намного острее ощущаю это одиночество и отсутствие не просто семьи, друзей, близких. Отсутствие человека, с которым можно было бы поделиться переживаниями, страхами, а их в последнее время стало всё больше. И самый страшный из них – страх перед будущим. Мысли разные одолевают с тех пор, как мне сказали, что услуги мои в пекарне более не понадобятся. Я даже поехала в тот район, где видела в витрине объявление, что принимают на работу хорошеньких девушек, но из разговора стало сразу понятно, что это девушки, который должны скрасить досуг господ при деньгах, и отнюдь не милой беседой. Сегодня я пройдусь еще по нескольким местам в нашем районе. Авось повезет, и не придется тратиться на проезд. Умываюсь, одеваю чистое белье. Спасибо миссис Бишоп, что позволяет простирнуть одежду, искупаться.
Я иду по району, солнце уже давно перевалило за полдень и клонится к закату. Я думала, что сегодня сама судьба мне преподнесет подарок на день рождения, но всюду слышу только «простите, нам не нужны работники» или «вы нам не подходите, потому что…» Кого-то не устраивал возраст, кого-то рост, кого-то телосложение. Разве что не придрались к цвету глаз, а то и их пришлось бы выколоть, чтоб работу получить.
Уставшая и расстроенная, я решаю зайти в кофейню. В конце концов, у меня сегодня день рождения, и я могу себе позволить выпить чашку кофе и съесть что-нибудь вкусненькое.
«А вот раньше устраивали для меня праздники. Стол ломился от яств, и гости веселились, и вином наполнялись бокалы, и были танцы… Эх, до чего же прекрасна я была в том темно-вишневом платье, что мне пошили на семнадцатилетние. Или это было уже в восемнадцать? Уже и не припомню. Может, сейчас выпить бокал вина. Интересно, здесь его подают?»
Как-то боязно спросить, но я задаю этот вопрос, и слышу хохот. Ну, откуда мне знать, что здесь объявлен сухарь… Нет, сухой закон. Вот от русского мужика всегда разило перегаром, и никакие законы ему не помеха.
Отредактировано Marie Vorontsova (2019-06-30 09:08:25)
Поделиться42019-06-30 14:49:31
"Ну и рожа" пальцы прощупывают припухшую левую скулы, на которой красуется продолговатая ссадина, от британских кулаков. Скула уже приобрела характерные оттенки, красноречиво демонстрирующие то обстоятельство, что они имеются. Кулаки, у британского моряка. Хотя будут теперь судачить в кубриках, что в Нью-Йорке, тоже народец, весьма приветливый и отзывчивый. И всегда готов плюху хорошую отвесить, ежели сильно попросят. Да и челюсть немного побаливает. Но этот удар я частично блокировал. А вот по корпусу пару раз пропустил. Теряю хватку, явно теряю. В зал что ли сходить? наслышан, что есть недалеко парочка приличных... Но дороговато. Хотя, можно завсегда договориться с хозяином подобного заведения, чтобы там подзаработать. Постоять в спарринге. Уж что-что, а уклоняться, блокировать удары, у меня неплохо получалось. Опыт все-таки большое дело. Вот мой Па, тот неплохо дрался, в свое время, как сказывали. Может от него передалось чего? Или то, что нас в семье было восемь парней? И как заводились иногда, друг друга одаривать - "это ужас", как говаривала наша Ма. Вот она запрещала нам драться. А отец - наоборот поощрял. Но по правилам. Чтобы до первой крови. Да и сам, случалось, соберет нас, мальцов, особенно по субботам, когда пару рюмочек примет, и показывал, как лучше ударить, как защититься. Хотя потом меня в армии переучивали. Говорили, что неправильно, И удары могут быть посильнее, и защита получше. Ну так там уже были такие сержанты, что кой-чего в жизни повидали, на добрый порядок поболее, чем фермер-скотовод, коим наш Па и являлся. Но вообще, правильно все делать меня Оливье Моро, лейтенант нашей роты техасских рейнджеров, обучал. Вот то, скажу я вам, действительно, дерется отменно. Там и техника и удары, и стиль. Годы наработок. Хотя я на третье место тогда, по боксу в нашей роте вытягивал. Ну, по прикидам. (Если конечно сам Моро не участвовал. Был у нас один парень, из Остина, Пайк. Вот тот первое по полку держал. Что ему одна наша рота? Ну там, двести восемьдесят фунтов мужик, без малого семи футов роста. Тот если уж дрался ... Зачем ему тот бокс, или борьба? Там хоть блоки ставь, хот не ставь - бесполезное занятие. Е сли даже зацепит вскользь, та на ногах никому не устоять. Здоровенный, как медведь).
Выпивка, вот , собственно, что мне нужно. Посидеть , расслабиться, подумать. но просто сидеть, разве это занятие? а вот когда, взять порцию виски, и неспешно вылить в рот, задержав на какое-то мгновение, пока огонь во рту не загорится, не согреет изнутри голову. А потом проглотить. Чтобы пробрало , по пищеводу, провалилось в желудок и тепло стало, волнами такими мягкими, по всему телу разошлось... Это расслабляет, и мир становится малость приятнее на восприятие, и девчонки еще красивее, если смотреть на них, сквозь донышко стакана... Хорошо, хотя все зависит от трех факторов: настроения, компании, и самой выпивки. Как-то пить в одиночестве... могу, конечно. Так даже безопаснее. не нарвешься на рейд , если дома. Ха-х. Тем более, сейчас на-вынос больше продавать стали. И можно даже из-под полы достать. Компания. С этим сложнее, даже чем с выпивкой. Это конечно, тоже важно. Но я бы и горлодера, который здесь рассказывают как "бренди из Коннектикута" выпил. Обычное бренди, низкого качества. Но крепкое, по голове дает. И в ноги отражается. Та еще отрава, если честно. Но зато дешевая. Ладно, компанию, всегда можно сообразить. А потом и отвадить, если надоест. Или самому слинять. Да без разницы. Просто пить в одиночку - не привычно как-то...
... Так, на месте. К бармену, он же хозяин. Ну, то что рожа помята - это плевать, ему как раз более доверительно именно с такими связываться. Явно же не коп. Вот если бы у него было хорошее пойло, то да, я бы вызвал какое подозрение. За хорошей, достойною выпивкой, которая стоит дороже, не приходят простые работяги. Понятно же. На этом не одного копа вычисляли. Порядочные, одетые прилично, за этим горлодером не заявляются...
- Девушка, вы ошиблись. У нас только кофе! Сами знаете, законы запрещают спиртным торговать. Даже пиво, увы под запретом. Хотя оно и правильно. Так больше порядка на улицах...
Во как распинается! Жди больше, будет вам порядок. Продавали бы нормально выпивку, так и не было бы всех этих волнений, движений. Народ бы, после работы, опрокинул пару стаканчиков и спать домой. Мудрагели чертовы. За здоровье нации. А то, что этим законом, кучу народа на паленке отравилось? Оно же, если требуется, всегда найдешь. По себе знаю. Мы во Франции, под обстрелом, в погребок старой винокурни ползали. Потому что кто-то сказал, что там что-то есть. Пол батальона! Ночью! Командир чуть не поседел. И на следующий день, бегал договариваться, чтобы артиллеристы тот погребок раздолбали в хлам...
Да разве один подобный был случай на фронте? Но без этого воевать - ну никак. После глоточка и не так страшно становится. А сами-то офицеры, так большинство пили без просыху, кстати. Это в штабах - по чуть чуть, за скорую победу. А в блиндажах? Если знаешь, что плюха из "Берты" блиндаж в три наката проломит... Ух ты! Так это же эта, как ее? Да, так и не знаю, как зовут эту девочку. Помню, что ее к мадам Бишоп проводил, в ее пансионат. И еще двери в столовую подправлял. Иммигрантка, с неопределенным акцентом. И с манерами... Ну и пускай идет. Ее проблемы... Хотя, что ее сюда занесло? Не место здесь, для одинокой девушки. Обидеть же могут. Мало ли... Народец на Бронксе, это не нижний Манхеттен... Хотя и там народец... Город дрянь, в огромном размере. Споткнешься - никому не нужен, только уберут из под ног, чтобы не спотыкаться. И то не сразу...
- Ну и как вам Нью-Йорк, мисс?- подошел со спины к девушке,- впечатляет размахами?
Слегка улыбаюсь кисловатой улыбкой, этот город умеет размазать как масло. Даже хуже. Стереть в порошок своими законами, порядками, своим равнодушием. Развеять по ветру над Гудзоном. А что говорить за девушку, которая явно похуже приспособлена к такой жизни. К такой. Возможно, что я заблуждаюсь, Кто не безгрешен? Но что-то мне кажется, что в этот момент я не промахнулся, как тогда, год назад, во Франции...
Навязывать свое общество, вероятно не самое лучшее дело. Хотя, объясните кому-то другому. Можно, конечно подыскать компанию из мужиков, да и девочек. Трутся здесь несколько, рассчитывая подцепить клиентов. Но, как же это уже достало. Просто, поговорить даже не с кем... Хотя у меня как-то и не ладилось, с тем, чтобы выговориться. Слушать предпочтительнее... Хотя моя помятая, разноцветная рожа, не самая лучшая компания. Зато у кого из любителей острых ощущений, сбитые кулаки одним видом могут снизить давление в котле. Компания для одинокой мисс. Самое оно...
- А давайте, присядем, - киваю на дальние, не занятые столики,- По чашке кофе, думаю не откажитесь.
Народу не так уж и много, только смеркается. Да и вообще, в "безалкогольные кофейни, сейчас здорово не ходят. Если нет на кармане звонкой монеты. Дороговато это удовольствие. Да и что сделало правительство этим законом? Пользу какую? Ага, с разбегу. Только заставило страдать всех, кто нуждается расслабиться. И развело морфинистов. И даже не знаю, что хуже.
Отредактировано Harry Graystone (2019-06-30 18:29:42)
Поделиться52019-06-30 19:25:03
Никогда не привыкну к тому, что надо мной смеются. Это ведь так неправильно. Ну, что такого, что человек попал впросак? Девушки в пансионе, в пекарне, да кругом, стоит отступиться, как тут же начнется хохот, и никто не подаст руки. Ещё и в спину плюнут и толкнут. Девчонкам вообще в охотку поддеть, посмотреть, как отреагирую, как какая-то зверушка в шапито или кунсткамере. Вот уж, действительно, забавно наблюдать, как другому человеку обидно или больно. И ждут, когда же переступлю какую-то невидимую грань о опущусь до их уровня. Может, и так, вот только я выше этого. И каждый раз прохожу с гордо поднятой головой мимо тех, кто надо мной смеется. Только почему сейчас так тяжело? Это осадок накапливается, накапливается, вытесняя всё, омрачая каждый день моего существования. Нет, я умею радоваться жизни, хотя довольствоваться малым только учусь. Трудно, знаете ли, в один день осознать, что у тебя не будет ароматного кофе на завтрак и свежих круасанов, которые подавали нам в Институте и готовили специально по рецепту французских поваров, или что больше не попробуешь нежного мяса кроликов, а дичь теперь будет только сниться. Но более съедают обида и страх, и я часто засыпаю в слезах, обнимая небольшого мишку. Кажется, он иногда не успевает просохнуть за день. Столько слёз я выплакала в первые дни пребывания в Нью-Йорке. Это похоже на плотину: капля за каплей обида так же подтачивает меня и вот уже готова прорвать. И сейчас, когда раздается хохот только потому что я чего-то не знаю об укладе города, становится вдвойне обидно. Хочется провалиться сквозь землю, но я наоборот расправляю плечи, показывая, что меня им не сломить.
Прикрыв глаза, считаю до десяти.
Всё же этот город удивителен. Он учит стойкости и спокойствию, что никак не увязывается с его сумасшедшим ритмом. Все куда-то бегут, толкаются, спешат, чтобы успеть, и пропускают жизнь. Разве они живут в этой вечной погоне? ДА я сама такая – тороплюсь на собеседования, чтоб попасть раньше других кандидаток, и с каким облегчением вздыхают девушки, видя моё расстроенное лицо. Больше я не подарю им такого удовольствия. Последний раз я вышла, как подобает выходить победителю или королеве. Чуть приподнята голова, горделивая осанка и плавный шаг, размеренный, и даже взгляд немного высокомерный – всё, лишь бы не поняли, какие ветры бушуют в душе.
Счет ещё не закончился, кажется, дошла до семерки, а позади раздается голос, вызывающий улыбку на лице, и вместо покоя снова волнение, пуще прежнего, и на щеках алеет румянец. Почему? Если бы я знала. Оборачиваюсь. Шляпка надвинула на глаза, и это спасает от того, чтобы он увидел, как они сияют. Вздыхаю, и вздох этот слишком выдает волнение, кажется, что вот-вот могу упасть в обморок, как бывало, когда служанка слишком туго мне перетягивала корсет, намекая, что я разошлась вширь. Ох, и ворчала она, мол, приличной девушке не пристало наедаться в гостях. Эти воспоминания сейчас вызывают лишь улыбку. Самой мне никогда не затянуть корсет так туго.
– О да, сэр. Этот город умеет ошеломить. И ритмом жизни, и людьми, и архитектурой, – специально ставлю людей где-то посредине, чтоб невозможно было зацепиться и уловить интонацию. – Благодарю. Вот только этот город богат и щедр, если готов мириться с его упадком и жестокостью. Кажется, я пока не готова.
Снова вздыхаю, теперь уже и не знаю, как мне быть. Я рада видеть Мистера-я-помогу-вам-в-трудную-минуту, но не хочу навязываться. Да и где это видано, чтоб девица из рода Воронцовых общалась с портовыми грузчиком, а вот в Нью-Йорке это возможно. Чуть поправляю шляпку, сдвигая назад, и в глазах удивление, вопрос крутится на языке., и приходится прикусить. Чтобы с ходу не засыпать вопросами, в какую же переделку попал мой благодетель Гарри, но я понимаю, что ему может быть неприятно об этом говорить, да и говорить со мной вообще. Даже отступаю на полшага, чтобы пропустить его к стойке. Вдруг ему нужнее, пока я не решила, хочу ли кофе. Да еще и этот смех.
– Давайте, – тихо отвечаю. – Только, – чувствую, как горят уши. – Нет. Без всяких только. Идемте.
Медленно прохожу между рядами столиков, стараясь никого не задеть, проигнорировать взгляды и прищелкивания языками, которыми награждают нас посетители кафе. И мне кажется, что здесь всё же подают не только кофе. А когда присаживаюсь, стараюсь не обращать внимания на отсутствие скатерти на не выскобленной поверхности.
«А с чего начать разговор? С чего вообще начинают разговор с незнакомым-знакомым мужчиной? О погоде? Да разве же он сам не видит, какие погод стоят нынче. Спросить его, как работа? Решит, что я пытаюсь разузнать о его заработках или еще чего. Расспросить о прошлом? Нет, эта тема может причинять много боли. Я вот… Если захочет, сам расскажет. Но Марьяна, нельзя так долго молчать. Это невежливо», снова краснею. Кашляю, прикрыв рот кулачком.
– Слышали, как все смеялись? Это потмоу что я всё ещё ничего не знаю о здешних нравах, а народ это веселит. И девушек к в пансионе. Кстати, что же вы, мистер инкогнито, – лукаво прищурившись, смотрю на мужчину. – Больше не бывали в пансионе? Никто больше не срывал двери с петель? Я так виновата перед вами, что… Я бы вас хотела отблагодарить, что вы помогли мне тогда. Позволите, – протягиваю руку, чтоб коснуться платком его скулы. Ссадина знатная, а у меня платочек почему-то выскальзывает из дрожащих рук, и я чувствую под пальцами горячую кожу. – Простите.
Одергиваю руку, словно коснулась открытого огня.
– Выпьем кофе, а вы расскажете, как прошел ваш день, мистер…
Пауза снова повисает над нашим уединенным столиком. Мы находимся вдали от посторонних глаз, и можно не волноваться, что кто-то посмотрит косо, осудит. Да и какое кому дело до того, о чем будут говорить двое за столиком в кафе, даже если они потом уйдут отсюда, взявшись за руки. Конечно, это может породить сплетни, будь этот город чуть менее равнодушным. А так, едва пара раствориться в сгущающихся сумерках, как все забудут, вернувшись каждый к своим делам. Так происходило раньше, и так будет происходить впредь. А пока я молчу и улыбаюсь краешками губ, радуясь встрече со знакомым. Я ведь действительно рада видеть мистера Гарри Грейстоуна, человека, который даже не представился мне.
Поделиться62019-06-30 22:04:52
... Пауза повисает над нашим уединенным столиком. Мне так решительно все равно, что кто-то будет трепаться языком, при виде столь интересной, уединившийся:Пусть и поношенное платье на девушке, подчеркивает ее бывший, довольно высокий статус, но мой потертый пиджак и растянутые на коленях широкие , потрепанные штаны, лишь подчеркивают ее статус, добавляя самый важный акцент. БЫВШИЙ. Возможно, те, кому совсем скучно сегодня, посмотрит косо, осудит. Или просто качнет головой, ка большинство из присутствующих, и вернется к своим делам. Удивить жителей Нью-Йорка, города, где ежесекундно ломаются человеческие судьбы, фактически нечем. И восседай сейчас со мною принцесса Австрийская, нью-йоркцы бы лишь оценили фигуру и прочие внешние данные. Ну, если , конечно она не напялит корону. И то, в таком случае, эта публика лишь прикинула бы ее стоимость, на-глаз. Не более. Большой город, у каждого свои головные боли, свои заботы. Просто прилично одетая, слегка старомодная девушка, с платочком в руке. которая пытается стереть ссадину, словно это возможно. Да, платочек, с какими-то вензелями "Эм" и "Би" в уголке, который неслышно опустился на стол, пока ее пальцы коснулись воспаленной припухшей гематомы. Да, завтра будет конкретный фонарь. Но разве этим удивишь этот народ? Да и вообще, мне до него - абсолютно нет дела, как и ему, до меня. А вот до девушки... Тут уж есть некий интерес. Новенькая. В таком месте. Явно решила подзаработать. Или знакомая. Или родственница. Да, мы чем-то отдаленно схожи с нею, ловлю себя на мысли. Хотя, скажем больше. Похожи мы здорово, правда, по сути...
Она ошеломляет. Такая наивная, такая ... Ну, как ребенок, который жалуется, что в школе ее дернул за косички сосед по скамье... И кому? какому-то грузчику, носильщику. Кто, Пассажирка, которая десять дней назад приехала сюда вторым классом. (первый класс пропускают первыми с парохода). Почему? просто потому, что даже поговорить нес кем... Одиночество. В каждом слове, в каждом жесте девушки есть робость и застенчивость. Так и хочется обнять ее и пожалеть, утешить, как младшую сестренку, Сказать, что все будет хорошо, все будет прекрасно. Пообещать... Что угодно. Если она так рада моей набитой роже, что без вопросов и проблем согласилась пойти за столик и таким сомнительным парнем как я... Или девочка вышла на промыслы? Да, это случается слишком часто, с иммигрантками. Работу, без рекомендаций найти можно, но платят там сущие копейки...
-Эй ребята, хотите знать новости первыми?- в помещение ввалился Джим, судя по голосу. Оборачиваюсь. Да, Джим-телеграфист, по кличке "Джим семь футов". Нет, у этого узкоплечего парня, действительно почти семь футов, но весу, пожалуй, менее моего. Нескладный, угловатый, словно его за руки-ноги растягивали. Ничего интересного явно не скажет. Или очередную сплетню из Европы. Попробуй проверь потом... Поворачиваюсь к собеседнице. Ей, возможно и интересно, что там за шум, но вопрос же задан... Ухмыляюсь. Плодотворно, разве по роже не видно?
- Скучно, мисс. Ничего интересного. Вчера прибыл из Саутгемптона сухогруз. Сегодня из Марселя ... все как обычно. А ваш? Стоп! Дайте угадаю. Ничего интересного, верно? Знаете, со временем, от этой монотонности, признаешь, что столь огромном городе - абсолютно ничего интересного не происходит совсем. Авария? Да каждый день десяток. Ничего интересного, если там не пострадали знакомые или родичи. Убийство? Да плевать. В городе где более пяти миллионов населения - это так же естественно, как чихнуть при простуде...
Прихлебываю горячий кофе. Громко. Даже девушка морщится. Неприятно наверное. Не привыкла еще... Привыкай. И не такое здесь встретишь... Сзади, скребущимся, надтреснутым голосом, но при этом достаточно громким и высоким, Джим клянчит "Холодного чая", за новость. Будто он что-то столь важное скажет. Да, телеграфист, да на телеграфе с Европой, получает депеши. Ну и что?
- Что, семью русского царя оживили?- кто-то в углу насмехается,- Или В Англии решили сдаться канцлеру?
Народ посмеивается.
- Нет! сегодня, около полудня, в Скапа-Флоу германцы затопили свои корабли!*
- Которые? Это не те, что в пошлом году зимою приплыли сдаваться?- Хозяин внимательно смотрит на Джима. Откуда знаю? Да и сам повернулся. Новость, не для всех, конечно. Но здесь, в Нью-Йорке, почти каждый второй, так или иначе связан с морем.
- В ноябре,- Джим важничает, добившись всеобщего вялого внимания,- Ну?
- Что-ну?
- Ну так, мне рюмочку чая, за новость?
- Обойдешься. Там одно корыто от старости затонуло, или село на мель, а тебе наливать!
- Тсс...- кто-то благоразумный пытается остановить ворчуна, в морском кепи, но тот отмахивается.
- Нет, все до единого, более сотни! Получили телеграмму от корреспондента Таймс. Вроде как британцы назначили захват на послезавтра, но Гансы их опередили. Затопили свои посудины, чтобы никому не досталось! Богом клянусь!
- А что, германцы, хоть и не англы, но серьезные моряки. Британское адмиралтейство, наверное на те корабли уже виды имело, а получило фитиль! Вот это немчура удивила. Хрен вам, господа адмиралы!
- Ты так говоришь, словно Британия тебе не по нраву,- кто-то замечает... Возникает спор, до криков и плевков. Но Габби быстренько всех успокаивает, грозясь вызвать копов. Народ успокаивается.
Не знаю. Если бы не англичане, я бы здесь не сидел. Нас когда вкинули в бой, при Энне, а там попался капитан британского обоза. Так только глянул на наш батальон, сразу же остановил нашего командира, и из своих запасов, (там грузовик стоял, хим защиты), выдал три сотни новых противогазов. А у нас же их ни одного не было! Вообще. Если бы не тот капитан ... Наша рота, уже на следующий день узнала, что такое "газовая атака"... Какой это ужас, когда отравленные ядовитым дымом люди умирают в жутких мучениях. Ох, после этого, наш полк никогда никого из Гансов не жалел... Так что, может и адмиралы Британии, лично плюнули морячку на бифштекс, но мою задницу, (и не только мою), спас какой-то молодой капитан. Англичанин... Даже имя его не знаю... Хотя, я и этой девушки имя не знаю! Тоже мне, джентльмен...
- Извините,- спешу исправиться,- Я на секунду!
И быстренько к хозяину, шепчу ему на ухо, чтобы прикинул нам, "пару порций в чайничке", и пару сандвичей. И пару бифштексов. Нет, а что? Я как-то еще не ужинал. Да и у девушки вид... Затрапезный какой то... Хороший кусок мяса - явно будет не лишним. Гулять так гулять! Габриэль, (Габби), согласно кивает. Уточняет - новенькая на панели? Сдвигаю плечами. Откуда мне знать. Хотя не похоже на то. Ведет себя слишком скованно. Да и девочки, новенькие, обычно со "стажирующей" ходят сперва. В самостоятельном поиске - вряд ли кого нормальный сутенер отпустит. Да и не похожа она на девушку легкого поведения... Рассчитываюсь. Я сегодня действительно, на коне. Спасибо тому кокни, который отпустил шуточку в мой адрес. Этот бой мне принес тридцать два доллара, с лишкой. Неужели не могу себе позволить угостить девушку ужином. Конечно, вроде бы не так приглашают отужинать, в светском обществе. Ну извините! Протоколов не знаю...
- Кстати, меня Грейстоун зовут,- присаживаюсь за столик, напротив девушки, подмигиваю,- Для знакомых - можно Гарри. Слыхали новость? Думаю, по чуть-чуть можно, в честь такого дела...
А тут и Габби, со своим подносом. И маленький чайничек, с небольшими чашками... Чайник, не более пинты. Но я же не собрался отмечать день рождения всех Лордов адмиралтейства, Королевства Великобритания, верно?
*"Реальный факт. "
Затопление Флота открытого моря — произошло 21 июня 1919 года в бухте Скапа-Флоу на Оркнейских островах. После поражения Германии в Первой мировой войне немецкие моряки решили затопить свои корабли, чтобы они не достались победителям.
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-01 05:10:28)
Поделиться72019-07-01 06:39:10
Почему меня так взволновала эта встреча. Я волнуюсь намного больше, чем при рандеву с названным женихом, а всё потому, что в этом городе это единственный человек, который мне помог. Или всё намного сложнее? Глубже? Рассматриваю ссадины на лице. Мне всё равно, что у него такой потрепанный вид, поистерлась одежда. Моя уже тоже не блещет прежним шиком, и дорогие ткани, из которых модистками шились наряды, износились, потерлись. Но эти ссадины не дают мне покоя. Единожды видала подобные у моих братьев, Жорж получил тогда ранение и его отправили в госпиталь, а оттуда на целых две недели домой. Это было счастливое для меня время. Я сбегала из Института благородных девиц, чтобы свидеться с братом да так, чтоб не прознали маменька и папенька, а Жорж поклялся мне, что никому не скажет о такой шалости. Он говорил, что я никогда не перестану шалить и баловаться, да вот перестала.
– В порту всегда много работы. Мы когда из Англии с папенькой отправлялись… – сглатываю, сильнее сжимаю кулачки и подхватываю платок, обрисовываю пальцами инициалы. Воспоминания ещё слишком свежи, и вот я снова разбередила эту рану. Иногда мне кажется, что, коль я не буду думать, будет легче. И я хватаюсь, как утопающий за соломинку, за спасительную тему. – Всё верно, мистер, ничего интересного. Пробовала найти работу, но пока мне не очень везет. Но я стараюсь. Может, не там ищу?
Вздыхаю. Да, предложения остаться в борделе были, даже обещали условия получше, чем у миссис Бишоп, радуясь, что я нетронута [кто-то готов заплатить большие деньги за подобное], но мне не по нраву подобное. Я вот всё думаю, что сказал бы отец или мать, прознай они о таком. Уши бы все прожужжали да в монастырь сослали бы – грех замаливать. Мне даже не позволено было оставаться с мужчинами наедине. Видели бы они меня сейчас. Сижу здесь в окружении сомнительных личностей и сгораю... Не от стыда – от смущения, когда ловлю на себе мужские взгляды. Стараюсь не думать, чего в них больше: заинтересованности или жалости.
– Что? Ваши родственники пострадали? – принимаю размышления о равнодушии города и его жителей, как состоявшийся факт. Бледнею и принимаюсь обмахиваться платком.
Но никто этого не замечает, потому что прибегает какой-то парень. Я сижу лицом к нему и хорошо могу разглядеть его нескладную фигуру. Работает на телеграфе, да и выглядит, как телеграфный столб. Вероятно туда берут лишь высоких, чтобы могли без особых проблем заниматься починкой. Вот в Англии на телеграфе, когда мы отправляли в последний раз телеграмму, работала девушка, не намного старше меня, но слишком бледная и с осунувшимся лицом не по годам. Ловлю себя на мысли, что сейчас вряд ли выгляжу лучше, и принимаюсь поправлять платье, разглаживать складки. Чувствую себя неловко. Надо больше времени уделять себе, нов те дни, что я работала в пекарне, я приходила в комнатушку пансиона и падала замертво от усталости. Первый день даже не хватило сил, чтоб переодеться, только глубоко за полночь проснулась да сменила платье на ночную сорочку.
Резко вскидываю голову, когда раздается смех, приподнимаюсь. Да как они смеют смеяться над венценосными Романовыми. Больно слышать все эти насмешки. Я ведь тоже из благородной семьи, и насмехаясь над царской семьей, они насмехаются и надо мной.
– Прекратите, – но мой тихий голосок тонет в гуле, поднявшемся в кофейне. Кто и мог меня расслышать, так это человек, сидящий напротив, но он отвернулся, и я не могу понять, слышал ли он моё воззвание. Потому что когда он оборачивается снова ко мне, я сижу с прикрытыми глазами и прячусь за чашкой кофе. Разве что чуть побледневшая.
Мои мысли всё время кружатся вокруг этой насмешки, и я не сразу понимаю, в чем суть такого оживления, да и всегда была далека от военных действий. Наверное, это неправильно, ведь невозможно закрыть глаза и представить, что этого нет. И где-то там на войне мои братья. Надеюсь, им удалось вырваться. Как они воспримут весть о смерти отца? Скажут ведь, что не уберегла родителя. Плечи вздрагивают. Заламываю руки и снова хватаюсь за спасительный платочек.
Хочется отвлечь себя от этой страшной политики и от подобных вестей, но уж лучше быть в курсе последних событий. Предупрежден – значит, вооружен. Я была настолько погружена в собственные мысли и переживания, но теперь в моей голове начали складываться обрывки фактов.
– Да, конечно, – согласно киваю.
У меня есть время прийти в себя, допить кофе и унять разбушевавшийся голодный живот, а пока я наблюдая за Гарри, который о чем-то шепчется с владельцем кофейни.
– Да, это прекрасная новость. Это значит, войны больше не будет? – радуюсь. Кажется, если не будут создавать таких адских машин, то и воевать не будут. Ещё бы дома мир воцарился, но возврата нет. Прежней жизни уже не будет. – Очень приятно, Гарри. Мистер Грейстоун, – на мгновение забылась, не знаю, позволительно ли мне будет называть его по имени. – Марьяна Воронцова. То есть Мари.
Приподнимаюсь, легкий реверанс – и я протягиваю руку, вкладывая тонкие пальцы в его ладонь. Какой же маленькой кажется моя ладошка в его руках. Снова сажусь на место.
– Это девочки окрестили меня Мари, чтобы было проще, – улыбаюсь и присаживаюсь на свое место. – По чуть-чуть?
Искренне удивляюсь. Не прошло и четверти часа, как мне доказывали, что здесь нельзя выпить ничего крепче кофе. Но перед нами стоит небольшой чайник и чашки, тарелка с сендвичами. Сообщают, что мясо нужно обождать. Что-то подсказывает мне, что в чайнике отнюдь не чай. Пар из носика не идёт.
– Мистер Грейстоун, знаете, эта весть – лучший подарок в день рождения, который можно было представить, – в голосе воодушевление, восторг. Лучшей может быть только возвращение братьев. Представить, что сейчас сюда ворвутся Митюнюшка и Жоржик, невозможно… Нет, это нереально. Но они живы и мы когда-нибудь свидимся, я верю в это.
Чашки наполняются и мы пьем за окончание войны. Проглотив коричневатый напиток, я обмахиваюсь, стараясь не очень широко открывать рот [ где это видано, чтоб девица так себя вела], на глаза наворачиваются слезы, и мне кажется, что я проглотила только что жидкий огонь. Так вот что имели ввиду, когда писали в книгах «огненная вода». Действительно, огненная. Надобно отдышаться.
– Это что такое было?
Уже не до церемоний – внутри всё жжет, – и я беру один из сендвичей. Набрасываюсь, как голодный зверь на добычу, жадно хватаю большой кусок. И пока жую, чувствую, как по телу разливается тепло, горло еще першит. Я-то думала выпить вина в честь дня рождения, а этот напиток мне не знаком. А еще он оставляет странное вяжущее ощущение на языке.
Отредактировано Marie Vorontsova (2019-07-01 07:04:13)
Поделиться82019-07-01 20:40:46
Сухой закон. Да, он еще не начался, официально. Но вот на самом деле ... На самом же деле все было по другому. Едва в январе, (меня не было еще в штатах, мы с парнями даже не подозревали, какая подлянка нас ждала дома, наслаждаясь винами в Марселе), как тут же све штаты, где еще не было сухого закона были оповиты ужасными слухами, что будут сжигать винокурни, рубить виноградники. Что бары к черту снесут. И все, кто повязан на этом бизнесе, уже заблаговременно готовился. Кто закрывался, пытаясь продать свое дело, кто перепрофилирывался. Да, у Габби, возможно, бы получилась неплохая кофейня, (но он, еще тот перестраховщик, даже не думал менять что-то. Кроме внешнего вида здания. И пока "бдительные волонтеры", ходили и высматривали подобные заведения, рассчитывая погреть руки, как только получит силу восемнадцатая поправка, Габби начал продавать "чай". И только тем, кто внушает доверие. Кстати, не он один такой умный. Многие так поделали. В больших, приличных ресторанах, копы же никого не тронут, верно? Там дорого, соответственно, не каждый это позволит. Но копы теперь все чаще, по любому поводу начали цепляться к рабочим. "проявляя бдительность и служебное рвение". Да закон еще не принял силу, но брошенный камень уже поднял волны... Как по мне, так нет ничего лучше, нежели пары кружек пива, после дальнего перегона скота. Холодненького. И после хорошей драки. Смыть ту пыль, что наглотался - самое то. Только где теперь его взять, если поставщики опасаются того, что найдутся любители бежать впереди паровоза? Погромы. Это дело такое. Вроде бы как идут громить кого-то за идею. Но если там есть что взять? разве не будут погромщики мародерничать, а? Или все такие честные стали... Вот поэтому и уже авансом творится бардак, усугубляя ситуацию. А ведь, еще в 16, когда кричали, что нужно прекратить спаивать нацию, виски, кстати не самое дерьмовое, стоило пол доллара галлон, при закупке. А кто-то даже за тридцать центов слыхал... А сейчас? Мутное бренди - за десять долларов галлон. А что будет далее? Когда введется этот закон? Оно сейчас, вроде бы как шуточки, - выпивка в чайничках. О, думаю, это только цветочки, уважаемые господа! Толи еще будет, через пол года...
Но пока что мы пьем... За окончание всех войн, авансом и тех, которые закончились. (Вот Германия-то разбита, даже флота, как поняли уже никакого нет. А все равно, воюют. Не германцы, конечно. Воюют все, кому не лень. Эта война похоронила четыре империи. И теперь, ее отзвуки - по всему миру). Потом, за день рождения этой девушки, потом за упокой ее отца, потом...потом за добавкой нужно было идти. И продолжать... Просто мне нужно было выпить, а ей - просто выговориться... Русская девушка. То-то я думаю, непонятный акцент. А как она пыталась произнести мою фамилию, на техасский лад. Раскрасневшаяся, волосы распустились. Сперва там пыталась, что-то с ними решать, но потом просто заплела в одну косу, и так и оставила. Нет, ну а что? Она мне все больше и больше нравится. Вроде бы как и не страшненькая, как раньше казалось. Не такая зажатая. Даже грудь, прорисовывается под распахнувшимся жакетом. Маленькая, но наверно ее брокколи не кормили в России. Нет, конечно, она против многих не дотягивает в этом плане, но вообще- ничего. Зато завелась и тараторит, половины не понять, как она объясняет. Тут и французские слова и немецкие, (это, хоть и с трудом, но понимаю, и русские, (потому что ничего не понятно), но мимика и жесты красноречивые). На нас там поглядывают удивленно, но она, пытается бегло что-то объяснить заплетающимся языком, жестикулирует... Воротничок расстегнула на не загорелой бледной шейке... Говорит - душно... И смеется, когда я пытаюсь произнести ее имя. Нет, сам понимаю что не так звучит, но стараюсь. Тем более, выпил немногим более от нее. А она за каждым заходом все меньше морщится. И становится все понятнее. Нет, определенно, если бы послы держав вместе напивались, меньше бы было международных конфликтов. Решалось бы все просто. Вот как я, к примеру. Появилась чья-то рожа, заслонив обзор, ладонью на лицо и оттолкнул - "не лезь в чужие разговоры, амиго".
- М`ар`иан-на, нет-нет, секунду! Я - сам. М`аръй`аннэ. Стоп! Сам... Сам... М-м`ари-а-н... Слишком сложно, девочка. Давай, по нашему. Мэри! А я не Кхарии а Гарри.
Ее "Гарри", словно камнепад по железу. Мягче нужно. Смеемся. По-глупому, но от души. И кажется, что знакомы мы с ней, давно. И вот понимаем друг друга ... потому что так с ней легко. Она забавная, смешная немного. Но она заразительно смеется, до слез иногда толкая рукой через стол в плечо. Защищаюсь предплечьем, выставив блок. Но она такая... Она живая, она из эмоций, из какого-то непонятного вещества. Она из света, словно не девушка а ... Ну не знаю, как кто... Ангел...
- Я не Анжела, я Марьяна,- да по сути плевать, разве не понятно сразу. Просто она неземная, даже когда оторопело морщится от алкогольной отрыжки. Да выхлоп после этого пойла - хоть гризли из пещеры выгоняй...
... Улица, немного прохладно. Это отрезвляет на самую малость. Куда мы? К реке кажется. Зачем? Она покажет как русские из бани выскакивают в снег или прорубь, голышом. У нас так не принято. Интересно же... А у ее деда - странное ранчо. Его ковбои пешком за скотом ходят. Лошади есть, но мало. А ртов много. На ранчо сотни четыре рабочих. Черт, это же пол-Техаса должны быть владения! Но коров почти нет. Говорит до тысячи. Понятно, почему она такая бледная и худая. Это от голода. Жалко ранчеров из России. Нет, они не такие как мы. А говорил кто-то, из союзников, что богатая страна... Богаче нас, американцев... Нищая, если у них такие ранчо. Они там за одним зайцем зимою, пол сотни собак собирают, и охотников целую кучу. Кошмар! Да мы за оленем толпу никогда не собирали! Или за лосем... А если бы собрали столько охотников, перебили бы как бизонов всю живность. Русские либо не умеют стрелять. Либо плохие охотники. Либо им охота просто собраться вместе и выпить, закусывая рыбой соленой. И грибами. Грибами меня во Франции угощали. Так и не понял, в чем их смысл потребления? Продукт не понятный. У нас, в Техасе грибы не растут. Жарко. Да, она согласна, что у нас жарко, потому и хочет купаться...
... Мэри, вставай,- пытаюсь поднять свалившуюся на землю девушку. Мнется, говорит, что ей нужно в кустики... Ну хоть это понятно... Пошли... Стоп... Здесь ... Не падать... Я придержу... Нет, так точно никуда не годится... Перебрала девочка, а сколько выпила? Я раза в три больше. Да и оба бифштекса ей отдал... Она такая голодная, будто не ела с момента приезда... Пошли домой? Не хочешь? Надо.... пошли... пошли... домой... кого-то боишься? Нет? Смелая... Глупая, как вариант... Не хочешь к ним, там так одиноко? ... Пошли ко мне... Тем более ближе... И вообще, это все неправильно ... С этим согласен... Пошли, там хоть умоем тебя.... Вода на этаже есть.... А соседям похер, кого я изредка привожу... Здесь прямо ... По ступенькам наверх... Не промажем... Стой. Держись... Похоже, донести тебя будет попроще, нежели своими ногами... Ты главное - держись и будет все нормально... Нормально и замечательно... Не боись! Я под Эммой пятерых из боя вынес. Нет, не вместе, по очереди.... Там было триста ярдов, от нашей позиции, до санитарного пункта, прикинь! ... Пятерых ... Двоих не донес... Война, это плохо... Пришли... Слезай. Нет, садись сюда... Эх ты... напилася... Щас мы тебя умоем ... Будет полегче... А потом будем трезветь ... Или пить дальше... Нет, я буду, а ты нет. С тебя хватит... Спать иди... Все! Я сказал - спать...
... Все разбито на осколки, как картины на витражном стекле, все фрагментарно. Сложно сложить, чтобы получилось что-то целостное, вменяемое. Лишь только контуры...
Я так и не понял, как случилось, что ... То ли помогал ей платье стащить, то ли с шнуровкой возился... Но помню точно, что даже удивился, что у нее новое модное нижнее белье... А далее, ее губы... Такие мягкие и податливые... Руки, которые обняли крепко-крепко... И вздох... Глубокий, отчаянный... Пальцы, впившиеся в мои плечи... И вскрики, заглушаемые скрипом старой кровати...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-02 05:26:49)
Поделиться92019-07-02 09:33:19
Какая-то круговерть, и я уже ничего не понимаю. Я слишком много говорю, а ведь непринято выливать свои проблемы на другого на свидании. Стоп? У нас свидание? Нет. Меня никто на свидание не приглашал, но всё равно веду себя неприлично. А после второй чашки «чая» у меня и вовсе развязывается язык, и я выкладываю, что бежали из Россеи в Англию, там не удалось обустроиться, но упоминаю о всяких курьезных случаях, как тот, когда пробралась на ипподром, чтобы посмотреть на лошадей. А потом о том, что случилось на корабле. Кажется, плачу. Растираю по лицу влагу – рукой, забыв о платочке, да и разве может помочь в таком деле небольшой лоскуток тонкого шелка? И про маменьку с её болезнью. Перепрыгиваю с одного на другое, и вот начинаются воспоминания из детства, когда я в сорочке выбегала из бани и падала в сугроб. Да, в имении гран-па и гран-ма мне было позволительно, но только у них. И почему я, икая, рассказываю о таком? А еще вилочкой с наколотым куском мяса тычу в сторону Гарри. Накормить его хочу. Ну, да. Так по-честному. Он мне вон сколько отдал, а сам только чай пьет. И разговоров много, всё больше – воспоминания о прежнем времени, охоте, праздниках, я глупо улыбаюсь и совсем не замечаю, как на нас смотрят, а еще перехожу то на французский, то на русский или немецкий и много, много жестикулирую. Обычно сдерживаю себя, но алкоголь всё меняет.
Расхрабрилась. Никогда не думала, что алкоголь такое оказывает действие, и сейчас готова продемонстрировать, как прыгала в воду голышом. Да, да. Вот прямо сейчас, только до воды меня отведи.
– Гарри, – с -нной попытки у меня получается произнести его имя правильно, и всё равно смешно.
Круговерть.
Э! А почему земля так близко. Я что? Споткнулась? Нет, не трогай меня, ну, дай полежать! Я устала. А камешек такой удобный и мягкий. Ну, куда ты меня тащишь? Какой еще домой? К тебе домой? Глаза чуть не вылезают из орбит. Как это к тебе домой? Мотаю головой и чуть не падаю. Нельзя.
Губы. Такие горячие и ласковые. Они пленяют своей нежностью. Руки, которые мягко скользят по телу, опуская отяжелевшую внезапно ткань платья, помогая избавиться от его оков. И где-то отголосок мысли, проблеск сознания, что так нельзя, это неправильно, что приличные девушки так не поступают, но и он заглушается криком истосковавшегося тела. Нет, я не знала до этого других мужчин, но я истосковалась по простому прикосновению, когда осторожно берут за руку, чуть поглаживая подушечкой пальца ложбинку, объятиям, что дарят тепло, и сама преодолеваю эту невидимую грань, за которой начинается моё падение в пропасть. И вот уже моё тело прикрывает тонкий шелк белья, а мужские пальцы игриво поддевают бретельки…
Утро, как наказание за бурно проведенную ночь.
Чуть заметно пошевелилась, ощущаю невероятную тяжесть в теле и гул в голове, как будто там раздается пароходный гудок снова и снова.
Что вчера было? Где я? Пытаюсь приоткрыть глаза, но яркий свет в окне заставляет зажмуриться. Тихий стон разбавлен храпом рядом. Потягиваюсь, и этот простой жест отдается болью в теле, шевелю ножками. Я бы подняла голову, осмотрелась бы по сторонам, но не могу оторваться от подушки. Сонно трусь щекой. Нет, это же не подушка. Лежу, устроившись на руке, и если бы не гудела так голова, было бы еще и удобно. Стоп.
Мужская рука!
Мужская!
Рука!
Где я? Что вчера произошло? Я помню, что хотела отметить день рождения и одела даже платье, которое мне справили два года назад к празднику, а потом мне отказали, мол, слишком юная, да и не положено продавать выпивку в подобных заведениях, а потом…
Ярким калейдоскопом обрывки вчерашнего дня и сегодняшней ночи. Неожиданная встреча. Кофе. Чайник. Кажется, с этого все началось. Я не помню. Сколько я выпила, но это нечто было слишком крепким для меня. А потом мы говорили. Нет, говорила я. Что я ему наговорила? Господи, срам-то какой!!!!
Глаза, такие глубокие с паволокой глаза, взгляд которых гипнотизирует, вызывает желание утонуть в их бездне. И руки, и огрубевшие пальцы легонько царапают нежную кожу. И губы, жадно испивающие поцелуй. Потом легкое касание девичьих губ к ссадинам, и пальчики впиваются в мускулистые плечи, и тонкий стан прогибается, и…
Закрываю лицо руками. Нет, этого не могло произойти!
Приподнимаю осторожно простынку, и густо краснею. И так чувствую себя, как будто меня лошадь лягнула, а тут еще и это. Это!!!!
– Мэр дё Дью, матерь Божья, – быстро опускаю простынку и вопросительно смотрю на мужчину. Спит, только похрапывает тихо. Потом любопытство берет верх, и я снова приподнимаю ткань. Самый краешек.
Тело ощущается, как нечто чужое. Я вижу, что моя нога бесстыдно возлежит на мужских чреслах, и как только пытаюсь подвинуться, чувствую какое-то шевеление внизу. Да, да. Там, под ногой.
Сердце колотиться, капелька пота стекает по позвоночнику, а я сжимаю сильнее простынку пальцами.
Осознать, что произошло сегодняшней ночью, не трудно, сложнее – принять этот факт, когда сознание отрицает происходящее. Всё же заставляю себя приподнять голову и оглядеться – вещи разбросаны, как попало. Платье, рубашка, брюки, белье – всё вперемешку, и как вишенка на торте – свивающий с лампы чулок.
Закрываю лицо ладошками – мне стыдно, что всё так произошло. Но ещё больше стыдно от того, что мне нравилось, что происходило ночью. Кажется. «Надо повторить, чтобы понять, – внутри раздается голосок и хихикает. – Нет! Нельзя. Это же…»
– Грех-то какой. Прости, Господи. Теперь только одна дорога – в монастырь, и молиться. Матушка в могиле перевернулась, а батюшка… Ой, а что если прознают братья? Точно в монастырь сошлют после такого. Я же теперь…
«Испортили девку, – покачивала головой старая повариха, когда застала молоденькую глупую кухарку с одним из гостей, поправляющим брюки. – Кому ты нужна теперь? Только за конюха замуж. Эх-ех-ехе».
Почему-то всплыло в памяти. Тогда я не понимала, что произошло, слишком маленькой была, а теперь всё встало на свои места, если так можно сказать.
Отворачиваюсь, перевернувшись, закрываю глаза. Мне бы подняться да бежать, только тело не слушается, я даже пары шагов сделать не смогу - чуть приподниму голову, как все раскачивается, как шлюп в шторм. Натягиваю на себя простынку повыше, по самые глаза, и пытаюсь отодвинуться. В голове снова раздается пароходный гудок. Почему я вчера не слышала его, когда мы начали пить, когда мы отправились куда-то и я упала, и когда… Он раздевал меня, укладывая в свою кровать. И такое неприятное послевкусие во рту после выпивки… Странное, приятное, послевкусие в расслабленном теле. Ему хочется ещё, несмотря на гул в голове, но послевкусие сознания кричит, истошно вопит о том, что это неправильно, так не должно происходить.
Он переворачивается во сне, обнимает, притягивая к себе, не отпуская. Чувствую, как нос зарывается волосы, горячим дыханием обдает кожу, а по моему телу пробегает дрожь.
«Это неправильно! Так нельзя!», но я только фыркаю, как ретивая лошадка, пытаясь выбраться из крепких объятий.
«Что теперь будет? И раньше перспективы были не очень, а теперь уж... Скандал на всю округу, сказала бы маменька, а папенька еще бы и выпороть велел».
– Мэр дё Дью, пардон-муа су пешэ. (Матерь Божья, прости мне этот грех.)
Поделиться102019-07-02 22:28:46
Женское тело... Мягкое, податливое. Теплое ... Рядом... Под рукой. Нащупал. Прижал к себе...
Открыв один глаз, осматриваю где я... Дома.... Все нормально... Голова тяжелая... Глаза слипаются... Женщина под рукой... Голая... Еще рано? Рано... Глаз закрывается... Она теплая... Она под боком... Воды бы ... Потом... Все потом... Погуляли ...
...
Пробуждение, это не выныривание из темной глубины, на светлую воду. Это мучительное выползание из зыбучего песка. Причем принудительное. Не хочу просыпаться... Там хреново... Сознанием пытаюсь уцепиться за сон, чтобы хоть каплю отсрочить тот кошмар пробуждения. Нет... Организм не намекает, а утверждает во все горло, вопит, что если не встану сейчас, не проснусь то ... Что "то", не уточняет... Песок на зубах, мелкий песок и колючая проволока через все горло, и вглубь, в желудок, где чертов иприт прожигает желудок, набитый камнями , добираясь до позвоночника... Я что, вчера попал под кавалерийский эскадрон? Не похоже... скорее по мне бегало целое стадо бычков... Боже... Твою мать... Да что же так хреново?
Пытаюсь подняться и ... Опа... что-то не то... хотя бы то, что под рукой что-то ворочается, трется, так ... Я что, без одежды?! Вчера... Что-то было вчера... Что-то такое... Кто-то, кого-то ... Женщина... Черт, а почему она голая?! И я тоже голый... вот черт... А это я умер и теперь я заваленный телами блудниц ... Нет, тело шевелится... Уже лучше... Оглядеться! Хотя бы один глаз открыть...
Так я дома, чулок на лампе... Не понял... Нет, нужно вставать, приводить себя в порядок. Одеться... Ну, такого еще не было... Даже с Йока, и то в нательном белье, как положено... И с Касс. Шарлин тоже не раздевалась полностью. Это верх неприличия. Даже, для путаны... А тут голый. ПОЛНОСТЬЮ!!!
О Х Е Р Е Т Ь ! ! !
Черт. Будто все суставы вырвали из мест и поставили обратно. Руки трясутся, голова... Ноги не держат... Чуть не падаю, пока доползаю до кухни... Нет, ну это же надо было так и ... Черт, а кровь-то откуда? На ноге... И стоп! Так, спокойно... Не паниковать , солдат. Спокойно... Вчера ... Вчера пил с русской... Воды... Сука, воды... еще... хорошо.... Умммм.... Пшшш... с русскими больше не пью... воды... не хочется, но надо еще немного.... Стоп! там что-то осталось?Да, вон под столом стоит. Пальцев на пять! Ура... Кофе нужно сделать... Оборачивайся, там что то происходит... Нет, черт возьми... ОНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО - ГОЛАЯ ... Она такая ... Голая? Вся?? Вся полностью, только волосы и кусок простыни на колене. Спит на боку... Черт... почти на боку... От увиденного даже на стул сел. На ее нижнее белье... Черт, я никогда не видел полностью голую женщину. Ни разу. Чтобы вот так... До неприличности... Но это ... Это ... ЭТО! Какая она ... Необыкновенная. Какая-то не такая, как все ... кого я знал. Даже девчонки из Мексики и те ... Нет, они, конечно красавицы, и тело у них ... тоже, под рубашками, а мы вчера, что ... прямо вот так? Похоже... на то ... Как русские в снег из бани? Ха-х. Действительно...
СТОП! Вот же... Она не спит... Точно, не спит, и потихоньку, незаметно пытается прикрыться простыней, уткнувшись лицом в подушку... Да, лежит без движения, словно еще не проснулась, но сама ... стесняется... краснеет, даже попка розовая... Хм. А она у нее есть... Есть, как оказывается. А что грудь маленькая... Похоже, ей в детстве русские брокколи не давали. Бедняжка. Нищая страна...
- Мэри,- тихонько так отзываюсь,- Вставай, девочка, уже утро...
Стоп! А сам-то хорош! Сам же тоже голый! Это же вашу мамашу, вот это выдал анекдот сезона! Где мое все, где? Все в куче, общей. Разрываю одежду, но кажется, еще больше себя запутываю. Оп, резинки от носков, один есть... Ее подвязка, от чулка... Ах вот мое, нательное... А это ее. Уткнулась в подушку, притихла но видно как плечи вздрагивают. Кидаю ей на постель одежду... И тут же забираю, заметив бурое пятно на простыни... Я плохо что то помню по этому момент, но если сложить все, то она... Девственная ... Была, как понимаю... Ну, не то, чтобы смущал этот факт, (а русских вообще не должно смущать, если они толпою голые моются. Мы, в нательном обычно купаемся. Максимум - раздеты по-пояс. Женщины в рубашках), но само понимание - удивляет. Девственность у русских. При их обычаях... Да вы знаете, что я женский пупок не видел ни разу? Не считая своих сестер младших. Это же неприлично... А тут...
Выхожу на свою крохотную кухоньку. Кофе. Так и не поджег примус... Где-то здесь лежали спички. Зажигаю о стену. Ставлю кофейник и засыпаю кофе, покрепче... Голова еще не отпустила, но, похоже, увиденное здорово отвлекло... Черт, ну не видел ни разу подобного и ... Хочу еще раз увидеть... Русские странные и необыкновенные. А она восхищает. Настоящая живая, голая женщина... Подглядываю, стоя у столика с примусом, (штаны-то одел). Ни разу не видел, как девушки одеваются. Девочки в пансионе - они и не раздевались толком, только Йока. И то, та тоже, выходила в соседнюю комнату и переодевалась, при свете лампы так, что ее силуэт было видно на непрозрачной плотной бумаге. Но и это доводило до исступления от похоти, любого. А тут - голое тело... Женское голое тело... Черт ... А я хочу ее, снова... Прямо сейчас. Полностью голой... И полностью голым... Чувствовать все наши прикосновения всей кожей, ласкать ее гладить, целовать... Не только лицо, но и плечи, шею, грудь, плевать, что она маленькая... Эти русские ... Лучше бы я родился русским... Хоть бы и пас бычков пешком. И ходил без кольта по их прериям...
В кофе немного остатков алкоголя. Так лучше бороться с похмельем. Неплохо было бы еще молока ей, но у меня его нет. Зато есть дюжина яиц. Можно, и даже нужно сырыми... А она, полуодетая, сидит на кровати, закрыв лицо ладонями... Ну и как это понимать? Нет, то что красная и смущается, это понятно, но будто это что-то изменит... Вот сейчас разойдемся, и я когда ее увижу? Нет, если бы она была мне женой, то ... Стоп, а что мне , собственно ее и не видеть почаще? Или кто запрещает? Вот и я о том же.
Смущенная, красная, тихо всхлипывает кажется? Или не пойму, какие-то звуки, то ли шепот, то ли чего еще... Подойти, обнять за плечи и прижать к себе. Обнимаю, но словно жаром пышет ее тело... Или мое... Или ... Это какое-то безумие, но я еще никого не хотел так сильно, как ее! Сейчас... Стыдно... Да, мне стыдно. У нас, пуританское воспитание, и если бы не война и не служба в рейнджерах, я бы ....Так не испортился, не потерял мораль? Да к черту мораль! Если еще пол года назад, я женщину покупал за банку мяса, или пачку сигарет. Там, в Европе, на дымящихся осколках империи... Но рядом с нею... Даже не знаю что сказать.
- Пей кофе, Мэри...- протягиваю кружку с напитком и сажусь рядом. Слишком близко, чтобы быть приличным. Слишком близко, чтобы чувствовать ее тепло, слишком... Это непреодолимое желание узнать вкус ее плеч, шеи... Сдерживаюсь. Должен. И так , немного, (много), вчера ночью потерял контроль. Жалею о том что произошло. Любую другую, не жалел бы. А она ... какая-то необычная...
- Все хорошо девочка,- отставляю опустошенную чашку... Она встает на ноги, отворачивается, не смотрит в глаза... А мне хочется ее поцеловать. Хоть это и неправильно... Но, с другой стороны, что неправильного может быть, после вчерашней ночи?
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-03 20:27:05)
Поделиться112019-07-03 12:30:31
Поднялся. Замираю. Надо делать вид, что сплю, но почему тело обдает жаром, как будто ушат воды горячей на меня вылили, и только попка… Ой, мамочки! Я же лежу неприкрытая там. Я лежу, а он смотрит. «Нет, не смотри на меня. Срам-то какой. Ну, как же так. Не сберегла», закусываю губу. Лучше не думать. А как заставить себя не думать, когда он сидит/стоит/дышит со мной одним воздухом. Как, если он рядом. Краснею еще больше. Зажмуриваюсь, чтобы не смотреть, но каков соблазн! Нет, я не поддамся. «Святой Николай Угодник, заступник детей. Ой, я же не ребенок. Святая Иустина, дай мне мудрости и благоразумия больше не впадать в грех подобный. И подари мне свою милость и всепрощение, ибо согрешила я», взмолилась покровительнице всех дев, но ведь я больше не невинная чистая дева, я вела себя не хуже девушек из пансиона, которые принимали у себя мужчин. Нет, те вели себя куда скромнее, по крайней мере не выставляли себя напоказ. Пытаюсь незаметно прикрыться простынёю. А его взгляд прожигает, выжигает во мне дыру, или это вчерашний чай бурлит внутри? Почему так плохо? Как будто… Я даже не знаю с чем сравнить.
Голос. Вздрагиваю, нет, всхлипываю и отворачиваюсь к подушке, кусаю краешек, чтобы заглушить собственные звуки. Мне стыдно даже взглянуть на Гарри. Что же мы наделали? Где моё воспитания? Почему я вчера не думала об этом, а думала только об этих ласкающих тело руках и о губах, о его поцелуях. Да я даже сейчас о них думаю! И эти губы сейчас продолжат фразу и скажут, что мне пора уходить.
Хочу ли я остаться? Я не знаю. Мне страшно, совестно, и я знаю, что это неправильно, но мне понравилось.
«Марьяна Воронцова, ты ведешь себя, как уличная девка! А он стоит и смотрит! Нет. Не смотри на меня! Не надо! Я же…, – чувствую себя грязной, испачканной, и хочется вымыться. – Отвернись, пожалуйста. Не смотри так»
Хватаю ртом воздух. Трудно думать, голова гудит, пошевелиться тоже не могу, тело болит, а внизу, там, что должно быть сокрыто от мужских взглядов, больно. Нам вбивали в головы в Институте, что обнажаться – греховно, и только в бане иногда позволительно, чтоб тело и дух очистились, что видеть нагое тело – постыдно, это, дескать, вызывает греховные мысли, и что касаться в срамных местах – предаваться блуду. Да, я всё это помнила до сегодняшней ночи. И вот я лежу полностью обнаженная в мужской постели, не в постели мужа.
Падение в пропасть.
Не дай мне пропасть.
Подхвати меня. Не позволь мне бояться того, что случилось, но я знаю, что это неправильно.
«Марья, Марья, что же ты наделала? Забылась, позволила себе, ему… Негоже так поступать юным девицам из именитых семей, да еще и с хорошим воспитанием».
Мне страшно, снова страшно, а я не хочу жить в страхе – замотала головой. Но какой теперь будет моя жизнь. Кому я теперь нужно. Сейчас Гарри вышвырнет меня из комнаты. ДА, вот и вещи. Отворачиваюсь. Я пытаюсь прикрыть хоть чем-то своё тело. Не получается, только роняю простынь, и та, едва задержавшись на маленьких вишенках сосков, падает вниз, обнажая грудь. Вскрикиваю и прикрываюсь рукой.
– Стыд какой.
Поспешно натягиваю сорочку и пытаюсь найти остальное белье, но не вижу. Только ошеломленно верчу головой, хочу встать с кровати и быстро надеть платье. Бог с ними, с чулками, пусть остаются, но прикрыть тело надо. Нельзя, чтобы он на меня смотрел. Срам. Маменька всегда спала в сорочке, а я… как греческая гетера, возлежала с мужчиной обнаженная полностью и предавалась плотским утехам. И…
От мыслей этих, от обрывочных воспоминаний кружит голову, и тело наливается вновь жаром, и я не знаю, что с этим делать. Прохладный шелк немного остужает, он так приятен телу.
А может, закрыть глаза, и сделать вид, что ничего не произошло? Но едва я пытаюсь это сделать, как круговерть образов, быстрыми вспышками сменяющих друг друга приводит к дурноте. Откидываюсь на подушку, закрыв руками лицо, но сквозь неплотно сомкнутые пальцы вижу Гарри Грейстоуна, а еще ощущаю аромат свежее сваренного кофе.
Он сварил для меня кофе – закусываю губу, опускаю руки и смотрю на него виновато. Вид у меня, как у жалкой собачонки, которую дети гоняют по двору. Запуганная, трясущаяся от каждого движения, и был бы хвост, то и его поджала бы. Но аромат кофе так манит, что я постепенно выглядываю из своего укрытия. Мне кажется, Грейстоун взволнован не меньше моего. Смотрит на меня, и я тут же краснею. Пытаюсь сесть, но теперь слежу, чтобы ничего не упало, не соскользнуло.
– Гарри, – стараюсь не коверкать его имя, но получается плохо. – Гарри, – снова выдыхаю.
Замираю, как будто боюсь, что он сделает, а потом, чуть повернувшись, прячу лицо на груди. Я плачу. Плечи дрожат, а мужская рука поглаживает, он успокаивает меня. Почему я плачу? По чему? По утраченной девственности? Но Гарри меня не обесчестил, не принуждал.
Бесстыдно обнаженная, позволяю мужчине жадно рассматривать моё тело, любоваться стройным гибким станом, маленькими холмиками груди, украшенными призывно торчащими сосками, тонкой талией, которую он может обхватить руками, стройными ножками и молочно белой кожей. Я сама делаю шаг навстречу и кладу ему руки на плечи. Привстаю на цыпочки. Его дыхание на моих губах, и лепестки, такие нежные и не знавшие до этого настоящих поцелуев, приоткрываются, робко, несмело и неумело целую впервые мужчину. Сама.
Нет, я плачу, потому что мне стыдно и страшно. Страшно от того, что обо мне подумает теперь Гарри. И сколько бы я ни закрывала глаза, и не делала вид, что ничего не случилось, всё уже произошло. Отпрянула, отвернулась. Кивнула и пробормотала «спасибо, а сама мысленно прошу о прощении всех святых.
Прячусь за кружкой и делаю глоток. Жадно, как будто давно не пила. Может, кофе поможет успокоить пожар внутри, прочистить мысли, которые никак не хотят собираться и складывать маленькие кусочки мозаики, которыми являются воспоминания о прошлой ночи. И не успеваю понять, что кофе не просто горчит. И снова душа горит. Рвется, мечется, крича истошным, диким воплем, взрывая легкие и скручивая внутренности. Но я пью и пью, и постепенно голове становится легче, самую малость, но уже хорошо.
– Простите, мистер Грейстоун.
Ноги подкашиваются, но я стараюсь удержаться, и продолжаю прикрываться простынкой. Поднимаю платье.
«Только не смотри на меня, прошу» и сама прячу глаза. Стараюсь не поворачиваться лицом или опустить голову так, чтобы волосы ниспадали, прикрывая меня.
Исподнее, затем платье. Никак не могу надеть его, верчу в руках, а Гарри не выдерживает, оказывается рядом. Он приподнимает голову, заставляя взглянуть в глаза, а у меня снова раскачивается мир и комната, и вся мебель пускаются в пляс.
– Гарри, смилуйтесь, я прошу вас, – губы шевелятся, но в ушах гудит, что я не уверена, что произношу это вслух. А сама дрожу, а тело, как в огне, но как мотылек на пламя, я льну к теплу Грейстоуна, и не понимаю, что в нём такого, но я покоряюсь его силе, настойчивости, и где-то снова проблеск сознания и мысль о том, скольких же девчонок он свел с ума… Отворачиваюсь, опускаю голову. Красная, как спелая ягода.
Поделиться122019-07-03 22:21:28
Это больше похоже на сумасшествие, но прижимаю к себе, полуодетую девушку, впившись в ее губы с остатками помады. Неистово, яростно, словно боюсь что она исчезнет как привидение, но она теплая, живая, пытается слабо отбиться а ее тело ... Оно сводит с ума, стараясь прижаться ко мне плотнее и одновременно оттолкнуться. Целую до одури, до легкого головокружения, до появления дрожи во всем теле. Рот с запахом свежего, шестизарядного кофе и перегаром вчерашнего пойла. Плевать, у меня, не лучше. И руки, скользнувшие с ее плеч устремляются вниз, медленно, гладя ее спину, через рубашку. Она явно лишняя. Рубаха. Она ей не нужна, и платье не нужно, и все остальное. Она прекрасна без всего этого, лежащая на смятой простыне... Она женщина, и она желанна...
Но стоило лишь ослабить хватку, немного, выдергивая ее рубаху из-за пояса платья, как тут же жаром полыхнуло лицо. Слева... Пощечина... Ошеломляет, что разжимаю руки и она, раскрасневшаяся, выскользает из моих рук и подскочив к двери, выскакивает в общий коридор. Лишь замечаю, что там, в коридоре курят пару соседей, повернувшихся к моей двери в квартирку... А я, стою , растерянный и не понимаю что делать. Стоп! Она же в таком виде! Делаю шаг к двери, но дверь снова отворяется и Мэри заскакивает внутрь, закрывая ее на крючок. Дышит часто, вздрагивает... Там, за дверями хохот и свист, а у нее, чуть ли не истерика...
- Мэри! Успокойся! Все,- отхожу в сторону, пропуская ее вовнутрь,- успокойся девочка, все в порядке. Все хорошо...- одеваю рубашку,- там вода есть, горячая, на кухне... Есть таз, умойся, приведи себя в порядок...
Ну несу же какую-то хрень непонятную! Вроде бы как и уже отошел, от похмелья, (странное дело, но действительно отошел. Так, незначительные недомогания, ну это привычно. Это пройдет до вечера. Правда сушит опять), а несу полную ахинею. Мне бы ее успокоить, но боюсь к ней уже сам приближаться.... Не в пощечине дело, далеко не первая отметина, уж поверьте... А в том, что не пойму, что сейчас с ней происходит. Потому и реакцию предугадать трудно. Что там творится, в ее голове, после похмелья? Ну, немного"подлесчились", добавив остатки бренди в кофе, но все равно, это не то... Или Это запоздалое понимание произошедшего, или она сейчас боится того, что с ней ... Вчера...
... Тела, двигающиеся в каком-то непонятном танце. Ее колени, давят на ребра, и она совсем ведет непонятно. Пытается оттолкнуть и прижаться одновременно, а поцелуй, заглушает ее стоны и вскрики... Отталкивает, упираясь руками в грудь, но стоит лишь немного отодвинуться, тут же сама прижимается с силой, вцепившись в плечи своими тонкими бледными пальцами, так контрастно виднеющимися на загорелой коже... Но при этом, странно, все же старается сжать свои бедра, пока не подхватываю их руками, и развожу чуть шире, устремляясь вперед... Стоны... Скрипы кровати... шум ночного города за раскрытым настежь окошком...
Пока она там приводит себя в порядок, выхожу в коридор. Отмахиваясь от пелены табачного дыма. Сам когда-то курил, недолго. Перед войной. Но потом, после первой газовой атаки, этот дым у меня вызывает отвращение... Понимаю, что глупо, но ничего с собой не поделаю...
Переворачиваю чье-то пустое ведро и присаживаюсь на него сверху. Там, футах в десяти далее, Рой и Хэнк. Соседи. Курят, поглядывая в мою сторону, молчат. Ехидно переглядываются. А мне почему-то не по себе...
В этом мире за все нужно платить... Не учите ученого. Я знаю , что и по чем. Сколько раз покупал любовь? И не только за деньги. За бутылку вина, за пачку сигарет. За то, что переходят границу. Да, черт возьми, да. Бывали случаи, что пропускали из Мексики смазливых девушек и их семьи. Естественно, взять с пеонов нечего, кроме них самих. ,Тем более, мужья, отцы сами предлагали своих молодых жен, дочерей, сестер. За право прохода. Ну а если погнать обратно? Да какой в этом смысл? не здесь перейдут, так в другом месте... Раз уж настроились. Да там, у мексиканцев ... Там и отцы спят со своими дочерьми, лет с четырнадцати, если не ранее... Но эта девушка, не мексиканка. Ей вчера было девятнадцать, и еще, она была девственница... А еще ... Сам не пойму, почему мне так неловко перед ней. Из за того, что видел ее голой? Уф, даже, в жар кинуло от воспоминания... Нет, вот же , действительно... Сам с себя поражаюсь.... но ее запах, вкус ее кожи... Это не просто удовлетворение похоти, это намного большее. И дело даже не в девственности. Дело в том, что ... Вот не знаю, в чем тут загвоздка! Ведь не первая девственница! Ох, не первая. И ничего. Раньше же никаких мыслей не было... А тут в голову лезет что угодно... И гадко себя чувствую... Самому противно и ... Еще хочется повторить... с нею ... Ох, Боже, но это правда... Она же и ничего не умеет, не знает, как доставлять удовольствие, как опытная девочка. Не изощренна в ласках как Йока, не соблазнительна как Касс, и даже до остальных ей далеко. Да у нее и груди, почти нету... Но хочется. Хочется, хоть убей... Странно, но она такая притягательная, что я боюсь... Нет, русские - страшные люди.... Или она одна такая из всех? Нет, вот действительно, это мое проклятие на роду, за чей-то грех. Неугомонный и неприкаянный. Вот сейчас пойду и скажу ей что... Что? Вот что мне ей сказать? Не знаю.
- Мистер Грейстоун...- дверь открыла. Одета полностью, Прилично все. Но красная и смущенно опускает глаза, только мнет в пальчиках свой платок. Поднимаюсь, В коридоре замолкают. Подхожу, и кажется, что в тишине слышится мое сердцебиение... ближе, еще... Она опускает глаза, опять заливается краской. Черт, да и сам я похоже, что тоже горю. Не понять от чего... Завожу в комнату, прикрывая не полностью двери...
- Мне в пансион, к миссис Бишоп...- так тихо, словно боится своего голоса... Обнимаю нежно, бережно за плечи, прижимая к себе, поглаживаю волосы. Должен же что-то сказать. Но молчу, как кретин. И это тот, кто мог "три пулемета Гансов заболтать до закипания"... Словно пацан, честное слово... нужно что-то сказать, что-то такое, чтобы поняла, что не нужно жалеть, что все будет в порядке, что все это, между нами, что было - это нормально, естественно, что-то такое, чего ... не знаю, лишь бы она не сожалела и не расстраивалась. Что-то пообещать, какую-то нелепицу, то, что им хочется услышать. Что люблю, например, что она лучше всех на земле, что она единственная... Девушкам это нравится, хоть знают, что это обман но верят. Потому что им хочется верить...
- Пошли... Я проведу...
Парень ты трус. И кретин. Однозначно. А еще такая сволочь, каких только нужно поискать...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-04 05:23:07)
Поделиться132019-07-04 08:56:46
Нет "правильно" и "неправильно". Есть только последствия твоих действий.
«Что со мной происходит? Голова кружится только от того, что он оказывается рядом. Стоит тут весь такой гордый, с видом победителя, а я… я снова сдаюсь ему в плен, и мир переворачивается. И я так жадно отвечаю на поцелуи, как умею/не умею вовсе. А он так нежно обнимает. Вот даже сейчас, когда я влетела обратно из коридора. И на пощечину не обиделся. А я… я просто испугалась. Нет! Всё не так! Нельзя! Так неправильно! Мы с ним слишком разные, – наливаю горячую воду в таз и медленно снимаю с себя одежду, чтоб обмыться. – А эти двое… Как они смотрели. Вовсе не так, что смотрел на меня Гарри. А он смотрит как-то по-особенному. Не пойму как, но в самую душу. А я о нем ничего не знаю. И наболтала ему о себе всякого. Вылила на него ушат моих проблем. А ему надо? Мы такие разные…»
Поливая себя из ковшика горячей водой, провода ладонью по животику, направляя вниз, и удивляюсь, какой маленькой казалась моя изящная ладошка в его крепких, огрубевших от тяжкого труда руках.
– Это мы там, в другой жизни были разными, а здесь…
Закрываю глаза и морщусь от боли. Почему я ночью ничего не чувствовала. Только вскрикивала, стонала прямо в губы. И целовала. С упоением касалась этих чувственных губ. И это был самый сладкий поцелуй, пусть и разило выпивкой. И это моё падение в пропасть.
Мы с Гарри исполнили ночью удивительный танец на краю пропасти, и я оступилась, сорвалась. И нет пути назад. И даже эти мужчины в коридоре, оживившиеся при моем появлении, начали присвистывать, оживились, а Гарри…
Почему я всё время думаю о нем? Думаю, поливая себя водой, думаю, надевая платье, думаю, застегивая пуговицы и обувая туфли. Краснею. Не хочу допускать даже мысли о том, что он может в этот самый момент хвастаться и смаковать подробности с этими мужчинами. Хотя и такое случается. Как у мужчин, так и у девушек. Вот помнится, институтка Александра хвасталась другим девицам, как целовалась с каким-то юнкером. Никогда не понимала этого, и сейчас не пойму.
Сердце колотиться в груди, когда я мельком смотрю на Грейстоуна. Отвожу взгляд, а он меня обнимает, вернув в комнату. Руки безвольно свисают вдоль тела, как будто я боюсь коснуться Гарри. Всё потому, что у меня чувство, что мы прощаемся. Не знаю, что со мной? Почему за две встречи он стал так важен для меня? И дело ведь не в том, что он первый, с кем я познакомилась в этом равнодушном ко всему городе, а как раз в том, что он оказался единственным неравнодушным ко мне. Так ведь бывает, что знаешь человека очень долго, а он и толику подобных эмоций не вызывает.
Руки дрогнули, тонкие пальцы впились в плечи, чтобы прижать Гарри сильнее.
«Скажи хоть что-то, умоляю. Что угодно. Скажи, что ты меня не осуждаешь. Скажи, что всё не было неправильным, что это… правильно, что так происходит между мужчиной и… Молчишь. Почему ты молчишь?», плечи вздрагивают, и я закусываю губу, чтоб не расплакаться. У меня снова приступ паники, но я чувствую, как сильными мощными толчками его сердце гонит кровь по телу, пытаюсь запомнить этот звук. Нет, мне должно быть всё равно, но я не могу убедить себя, заставить поверить в это, потому что это не так. Краснею. Платочек легким облаком опускается на пол.
– Гарри, простите, что я вас поставила в неловкое положение перед соседями, – оправдываюсь перед ним за сцену, что произошла в коридоре. И как вчера протягиваю руку и касаюсь ссадины на щеке, покачиваю головой. – И за это тоже. Я буду благодарна, мистер Грейстоун, если вы проводите меня, если это не нарушает ваших планов.
Мы выходим из комнаты, и в коридоре снова воцаряется тишина. Сизый дым, от которого тяжело дышать. Я начинаю кашлять, и замечаю, что потеряла платок, но ничего не говорю Гарри, как и о том, что не смогла достать свои чулки, точнее один чулок.
Торопливо стучу каблучками, стараясь как можно быстрее скрыться от мужских взглядов, опускаю голову, краснею. Мне стыдно, что кто-то видит, как я выхожу от мужчины. И кажется, все вокруг знают, как именно я провела сегодняшнюю ночь.
Мы проходим мимо булочной, где я пробовала найти работу. Аромат свежей выпечки слишком дразнит, и я киваю, Гарри. Я совершенно забыла, какие сплетницы работают в пекарне, и не думаю, что они могут на весь квартал разнести весть, что я с Грейстоуном утром заходила купить свежих булочек. Долго выбираю выпечку – денег-то у меня немного, и я даже не знаю, смогу ли завтра нормально пообедать, но сегодня мне хочется этих булочек с чашкой кофе, хотя я сомневаюсь, что тело адекватно отреагирует на еду. Так плохо мне еще никогда не было. Но на свежем воздухе всё еж легче.
– Может, – предложение прогуляться вертится на языке, но я вовремя его прикусываю, как будто боюсь. Да, я боюсь отказа, боюсь, что он после случившегося посмеется надо мной, и эти сомнения разъедают меня не хуже щелока.
Наконец, с пакетом горячих булочек, которые и сами по себе вкусны, а уж если на них положить тоненький ломтик ветчины или намазать джемом…
– Угощайтесь, – протягиваю пакет Гарри и улыбаюсь.
Но после смущенно отворачиваюсь. Мне стыдно смотреть в его глаза, но так хочется снова в них утонуть. Мне раздирают двойственные чувства, и с каждым шагом, что приближает меня к пансиону, я всё больше корю себя. Благовоспитанна девица так не должна поступать. И вместе с этими мыслями снова появляется страх. Плохо скрываемый, но я стараюсь показать, что всё в порядке. Это потом, когда за мною закроются двери комнаты, и я полностью осознаю случившееся, горько расплачусь, может быть, нет. Но я буду корить и ругать себя за неосторожность. Буду ли я сожалеть? Не знаю.
А сейчас я украдкой посматриваю на мужчину, идущего рядом со мной, и пытаюсь угадать, о чем он думает в этот момент, и начинаю подмечать за собой, что я тоже изменилась. Никогда не думала, что такое возможно, не верила, что что-то переменится, но движения стали плавне, бедра покачиваются из стороны в сторону, и больше нет юношеской угловатости в фигуре. Нет, она, фигура, почти не изменилась, но ощущается теперь иначе.
Впереди виднеется пансион миссис Бишоп, из которого выпорхнули стайкой девушки, отправляясь на работу, они не замечают меня, спеша по своим делам, а я смотрю на мужчину, который изменил меня [не хочу думать как-то иначе].
Я изменилась в эту ночь.
Я стала женщиной.
Отредактировано Marie Vorontsova (2019-07-04 09:03:31)
Поделиться142019-07-04 22:26:22
Ненавижу такое состояние, когда просто не знаешь, как себя вести. Девушки. Женщины. Да, нас так воспитывали, что мужчина в ответе за все. А женщина - это мать твоих детей. Стоит ли говорить, что главный наш добытчик, в семье, довольно консервативных взглядов? Наш Па , всегда был примером, для нас, и если бы не тот самый зуд, в пятках, вряд ли бы когда я покинул Техас. Да, я фаталист. Верю, что все должно случаться как должно. И это, вероятно , единственное, во что я верю... Уж точно не в Бога, именем которого нас благословляли на смерть, и нести смерть в рагу. "С нами бог". А с той стороны, что не так говорили? Пустые фразы, для поднятия боевого настроения. Для поднятия веры. Это в библии все отлично так написано. Прощать врагов, не испытывать гнев, и много чего, забываешь, едва прозвучит свисток к атаке. Нет, может для пастухов, это и верное дело. Религия. Когда весь их мир- это одна долина и горы, за которые они не заглядывали. Но для нас.... Не для всех, конечно, не обобщаю. Для нас, кто ходил в штыковую атаку, ввязывался в рукопашную... Нет, если бог и есть, то он самый циничный и ехидный. А Святое писание ... Его же писал человек, а любому свойственно ошибаться. И писали эти книжки давно, когда еще не было ни горчичного газа, ни танков, ни минных заграждений, ни пулеметов, ни артиллерии. Так, что каяться о содеянном, мне толком и некому. Разве что просить прощения... Вот только не пойму за что. И поэтому так гадко. Даже смотреть вокруг тошно, а брусчатка, под ногами - не самый лучший ландшафт, для обозрения. Да еще булки ... Руки жгут. Интересно, а есть ли у нее деньги, или она уже живет на последние? Вчера же явно была голодная. Так уплетала... Вчера... Вчера я глупость совершил, поддался соблазну, н6е смог удержаться. Можно валить все на выпивку, но я действительно ее хотел! Как никого, до этого... Похотливый самец...
И самое в этом страшное, что - не отпускает. Вот и грамма не отпускает. Ее присутствие рядом, ее дыхание, редко брошенные робкие слова, с этим странным акцентом... словно раскаленной добела проволокой хлещет по сознанию, оставляя обугленные рубцы. Ну никогда такого не было ранее! Просто пользовался женщинами, для удовлетворения потребностей. Не более. Все по честному - я всегда платил. Услугами, продуктами, деньгами. А здесь чувствую, словно кредит такой, как у разбитой Германии. И вот дал бы ей денег, все что осталось, до последнего цента. Но как же она это расценит? Она. Женщина, которую мне нужно забыть. Которая , по сути, случайная знакомая. Ну переспали, ну девственница. В чем же проблема, собственно, а? В том что воспользовался нею? Ну, не я, так другой кто. Какая разница? Но вод почему она не идет из головы, а? И чем больше думаю, тем больше бешусь и ищу аргументы. Какие-то оправдания. Чувство вины. Оно раздражает, злит. оно, как "Би-Зет" разъедает легкие, и это приводит в ярость, но стоит лишь подумать о ней - куда же девается этот весь гнев? исчезает. Лишь тихая обреченность...
- Я ... Я зайду... позже... Ну, мне надо сейчас в порт,- едва выдавливаю из себя слова, будь оно не ладно. Ее уверенность сбивает с ног. Да, девчонка уверенна! Она словно изменилась, стала какой-то ... женственной, что ли? Словно стала постарше. Женщина. Которая заставляет одним только взглядом испытать такое смущение, которого ни разу не испытывал. В жар бросает. Чувствую, что потею. Черт, даже руки предательски дрожат. Сжимаю кепку, словно она в чем-то виновата. Просто не знаю куда девать руки, как школьник, впервые зашедший в бордель. Прячу глаза... Да впервые в жизни, нахожу что-то интересное в сбитых, облезших носках своих ботинок. Это как встретиться на узкой тропе, с серым когтистым медведем. Ну , уж не сделаешь вид, что не заметил! Может ей денег дать? Так чувствую, что сам не смогу это сделать. Это будет до высшей степени неправильно... Уж лучше чего-то купить. Подарок... Подарок? Это же отдавать его придется! Но боюсь, земля разверзнется под ногами, если еще раз к ней подойду! Бежать, не оглядываясь! Во все лопатки бежать подальше и забыть о вчерашнем! Не вспоминать. И о сегодняшнем тоже забыть! Как же я себя ненавижу! И этот гребаный город, и эту страну и ее! Хотя, себя - ненавижу более и презираю...
- Хорошего дня, ми... Мэри,- Не выдерживаю этого накала, разворачиваюсь и ходу, вороные, ходу! Черт возьми, в первый раз в жизни мне захотелось бежать... Никогда до этого, не отступал, и ни разу не сдавался так позорно...
Спустя пару недель. Пансион Миссис Бишоп... поздний вечер.
... Как мне посоветовали ребята, клин клином, а пулю-пулей. Ну и женщину - женщиной. А кто может быть лучше, по этой части, если не японка со шрамом? Йока. Она достаточно умная девочка, а ее ласки любого сводят с ума. Да, Она знает, что нужно мужчинам, и знает все существующие грехи. И если понадобится, всегда готова изобрести новый. Такая миниатюрная, но самая лучшая девочка , которых я знаю, в Нью-Йорке. Нет, может и есть кто-то получше. Но не сталкивался...
- Лазысь, я пилиаденусь,- ложусь послушно на циновку, готовясь насладиться зрелищем, как она будет переодеваться при лампе, отбрасывая тень, на бумажную стену. Круче чем в синематографе зрелище, и даже музыки не надо, просто смотришь и желание само тебя переполняет. А потом она выйдет в легком, коротком кимоно, (примерно по колено), и устроит такое клиенту, что неделю ни на одну женщину не сможет взглянуть вспоминая ее ласки. Сам проходил через это, дважды. И сегодня ... Что-то не так. Грустно как-то.
- Сто-то не так, Халли-сан?- японка видит мою растерянность и становится на колени, присаживается рядом, неспешно , крадучись протягивает руки ко мне.... Почему убираю? Сам не знаю, вот честно. Заплатил же. Должна отработать. Но что-то не охота сегодня. Пока шел сюда, был уверен, в своих действиях... А пришел - и все. Одна мысль, что она, эта русская живет этажем выше - уже выбивает из под ног почву, черт возьми. И думать о чем-то даже нет желания. Только о ней! Будто я все это время, эти две адские недели не о ней думал! Да это был сущий ад, я вам скажу! Идти по улицу, и едва увидеть похожую фигуру, волосы, одежду - сразу в жар бросает. От бренди воротит так, что будто вчера перебрал! Злой стал какой-то раздражительный. А вчера так вообще, приснилась! И в такой вариации!
- Я тибе нлавлюсь?- Йока поворачивается ко мне спиной, в и делает шаг, но становится совсем близко. Желание... оно взрывает сознание, и руки ныряют под ее халатик, под которым слишком маленькие груди, совсем не такой формы, как у японки. Она вытаскивает спицу из своей прически, и на ее спину , каскадом падают волосы. РУСЫЕ волосы, у японки, она поворачивается...
- Мэри?
И ...
... - Это дольга, две ниделя, очень дольга,- по бесстрастному лицу Йоку не понять ничего, сколько не всматривайся. Я тут разошелся, душу вывернул перед ней, объясняя, как все случилось, и что из головы не выходит русская Мэри. А она лишь кивает, как болванчик и чай прихлебывает,- Цай астывает. Пей цай, он холосай.
Вот и весь ответ. Черт, и зачем я вообще сюда приперся? Ах да, подарок отдать. Мэри тогда забыла платок у меня свой, и чулок. Это все в свертке. И если она тот выбросила - добавил еще пару новых, с подвязками. Модных, Дорогих. Черт, как же неудобно...
- Цай-цай!- кривляюсь перед японкой,- сказала бы, что лучше делать. Как быть. Мне стыдно, понятно тебе? И места себе не нахожу... вот не лезет из головы эта русская! Самому противно. Тошно...
- Цай пей,- кивает бесстрастно Йоку и бесстрастно улыбается легкой улыбкой,- В Акинава адназды либак паймал балсую лыбу. Такую, сто не мог с ней нисево паделать. И тагда либак сказал духу моля...
- А покороче? - знаю прекрасно, что подобная притча затянется. Но нет настроение слушать, что посоветовал Дух моря, обратиться к духу Земли, и вместе с огнем и ветром они спрашивали у духов всяких животных, всякую хрень...
- Цай пей,- нахально действует своим безразличием и улыбкою Йоку,- и иди к ней. Не пойдес не узнаес атвета...
Допиваю этот чертов чай, залпом. Пряный какой-то, с горчинкой. Послевкусие какое-то... странное. Йоку улыбается, встает, убирает чашки и чайник на поднос. Кивает на тумбочку, у входа,- Деньга не нузна. Сабели... Плоста иди туда, к ней. И все сама уснаес.
Узнаешь. Иди. Пей твой чай, с мышиным пометом,- бурчу поднимаясь по лестнице на третий этаж. Как раз наталкиваюсь на миссис Бишоп. Ходит, напоминает что нужно платить за следующий месяц, наперед тем кто не заплатил. Разминаюсь, приподнимаю кепку: "Мэм ..." и двигаюсь далее.
- Гарри! А ты к русской!- просекла старая каракатица,- да, она у себя. Кстати, там ...
- Что?- взрываюсь,- Двери, окна, потолок, полы? Заднее крыльцо?
- Ничего...- хлопает глазами мадам,- только кран в ванной комнате протекает...
- Хорошо. Гляну,- выпускаю пар, стравливая клапан,- потом, хорошо?
Скрипнувшая дверь открывается быстрее, чем заношу руку, чтобы постучать... Мэри... Мать вашу...
- Я соскучился, Мэри,- что-то в горле запершило... Протягиваю сверток- Извини, был занят...
Нет, я все таки кретин... Нужно было , хотя бы цветы взять, для девушки.... Для женщины, которая сводит с ума только тем, как краснеет под моим жадным взглядом. Краснеет и смотрит прямо в глаза... А у меня ... Йока, сучка, ты чего в чай подмешала!?
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-05 05:21:57)
Поделиться152019-07-05 17:44:56
Если тебя мучают дурные предчувствия, забудь о них, иначе попадешь в ад
Закрыты двери. Я лежу на кровати, поджав ноги и обняв мишку. Слёзы на щеках, гул в голове, сердечко стучит, как у маленькой плашки, попавшей в лапы кота. Как такое могло случиться со мной? Почему он не остановился? Почему я позволила ему? Потому что мы оба хотели этого… Но так же неправильно.
Это «неправильно» бьет маленькими молоточками по вискам, вызывая стыд и тошнотворное чувство, желание отмыться, как будто меня только что окатил из лужи проезжающий мимо экипаж. Но как только я в решительности поднимаюсь, чтобы направиться в душевую или хотя бы принести себе горячей воды и вымыться с тазу, передо мной возникает образ – глаза Гарри, такие лучистые и нежные, а вокруг них собираются мелкие морщинки – смеется. И у меня перехватывает дыхание, и пол куда-то стремительно мчится, и я покачнувшись, снова падаю на кровать. Головокружение. Тошнота к которой примешивается еще и отвращение к себе. Стыд.
Снова падаю на кровать. Та недовольно поскрипывает, как будто тоже упрекнуть хочет. А я беру в руки мишку и прижимаю к себе. Крепко-крепко. Так же крепко, как ночью сжимал мое тело Гарри Грейстоун.
– Матерь Божья, – это становится каким-то странным наваждением.
Отсаживаю мишку и отворачиваю его мордочкой к подушке, чтобы не смотрел на меня с таким укором. Кажется, сейчас все смотрят на меня с осуждением, мол, Марьяна Алексевна, до чего вы скатились. Разве маменька не учила вас, что подобные вещи должны происходить только после свадьбы, когда перед лицом Бога будут даны обеты любить и оберегать, поддерживать всегда и всюду, а не вот так, как случилось у вас, милочка. Будьте добры теперь отвечать за свои поступки.
У меня дурное предчувствие, словно мы виделись в последний раз, какому мужчине понравится, что девушка отдается ему вот так… Закрываю глаза. Эта мысль, это предчувствие превращает мою жизнь в ад, а я не понимаю, как так случилось, что этот мужчина пробрался в самую душу? Нет, это наваждение, просто воспоминание. Но я закрываю глаза и вижу его… Губы, целующие меня так пылко и трепетно, руки, ласкающие покрывшуюся мурашками кожу. Касаюсь пальчиками чуть припухших от поцелуев губ и закрываю глаза.
Несколько дней спустя.
Я не помню, как случилось так, что ошиблась этажом, но я столкнулась с Йока.
Что она делала в коридоре, тоже не понятно, но я стояла и смотрела на неё, как завороженная, когда японка в кимоно с широкими рукавами прошла мимо меня, окинув взглядом. Её раскосые глаза были лишь слегка подведены, а вот губы цвета спелой ягоды завораживали. Я много слышала о ней, но увидела впервые. Так и стояла, открыв рот, пока она не взяла меня за руку и не повела в одну из комнат, где усадила на подушку и предложила чаю и принялась расспрашивать, чем же я так расстроена. Я не знала, что ответить, опускала голову, краснела, но она сама всё рассказала за меня. с таким забавным акцентом и неправильным произношением – слишком мягким, как будто вода журчала по мелким камушкам.
Я, испуганная и сбитая с толку, попросила у неё помощи, попросила трав каких-то. Знала же, что бабки в деревнях готовят отвары, которые способны помочь неопытным и незнающим молодым женщинам обезопасить себя. Она рассмеялась так звонко, что мне даже неловко стало, а потом она протянула мне бутылочку отвара. Я полезла за деньгами, но Йока предупредительно погрозила пальцем, чтоб я этого не делала.
– Я досьтатосьно полусяю от муссин. А ты ко мне приходи. Я наусю.
Я не знаю, что со мной случилось в тот момент. Ошеломлена? Это слово не способно в полной мере описать то, что происходило со мной в моменты общения с японкой. Она открывала для меня мир чувственных удовольствий, то чего никогда бы не рассказали в Институте, то, чем моя горячо любимая мать, безвременно ушедшая на небо, не смогла бы поделиться,, то что познается лишь с мужчиной. Она рассказывала, что есть травы и снадобья, которые добавляются в чай, как в мужской, так и в женский. И это она только приоткрывала завесу тайны. И пусть это были только рассказы, от которых я краснела и испытывала уже известный мне трепет, что я испытала в объятиях Гарри, и в который раз запрещала себе думать о нём.
Но как бы ни старалась, у меня ничего не получилось, и каждый день, что отдалял нас друг от друга, обращал мою жизнь в ад, и я думала, думала, думала…
Француженка каждый раз смотрела на меня с презрением, когда я поднималась от японки или спускалась на этаж ниже, как будто я переманивала у неё клиентов. Она демонстративно цокала языком и качала головой, говоря, что покатилась девочка по наклонной. А по какой наклонной я качусь? Моя жизнь из-за предчувствия неладного превращается в ад, и я начинаю всего бояться. Я спускаюсь на кухню и вижу осуждающие взгляды, и захожу в булочную и слышу смешки за своей спиной, и сердечко так и трепещет, так и рвется из груди, а потом приходит злость. И с каждым днем всё сложнее.
30 июня 1919 года.
Ночь. Жара. Не уснуть. Ветерок, треплющий оконные занавески, не освежает. Закрываю глаза и мне кажется, я вот-вот провалюсь в сладкую дрему, но тело охватывает жар. Уже знакомый мне жар, который не унять. Смотрю в потолок. кажется, я уже каждую трещинку в побелке знаю. Вздыхаю и отбрасываю простынь, вспоминаю всё, что мне рассказывала Йока. Пальцы задевают соски и я выгибаюсь, вздрагиваю, но ладошка мягко опускается вниз, проскальзывает под резинку белья. Стон и вскрик.
Я подхватываюсь и сажусь на кровати, оглядываюсь, опасаясь, что кто-то услышал шум. Нет. Ничего. Тишина. Я ругаю себя за столь непозволительную смелость. Так и не решаюсь, отдергиваю руку. Нет, так нельзя, это постыдно, как и обнажаться полностью перед мужчиной. Краснею и валюсь на кровать, закрывая лицо подушкой.
Еще через несколько дней.
Я снова не смогла найти работу. Наверное, вернусь в пекарню, если меня возьмут. Может, если не сам цех, то в булочную. Правда, там девочки у прилавка пышногрудые, сами, как булочки, румяные. Наверное, надо спуститься и спросить, или хотя бы сварить себе кофе. Ах да, у меня же кофе закончился. Хотя нет. Еще на утро оставляла же. Пересчитываю оставшиеся деньги, надо бы завтра сходить в бакалейную лавку, а пока спущусь в кухоньку приготовлю себе чаю.
Стук в дверь.
– Пора вносить оплату за жилье.
Краснею.
– Я поняла, миссис Бишоп. Не могли бы вы немного обождать?
– У меня не богадельня, здесь бесплатно никто не живет.
– Хорошо, миссис Бишоп.
Киваю и закрываю двери. Сажусь на кровать. У меня как раз хватит на оплату комнаты еще на месяц и я хочу догнать хозяйку пансиона, чтобы потом лишний раз не пересекаться с другими постоялицами и зайти к Йока. Нет, последнее – затея не лучшая, поздний вечер и сейчас клиенты. Я берусь за дверную ручку и медленно её поворачиваю, слышу, как щелкает замок. Где-то в коридоре слышится голос миссис Бишоп, которая уже этажом ниже кого-то встретила на лестнице и так же требует оплату, грозится вышвырнуть. А я открываю двери и…
Сердце гулко ударило о ребра, и голова закружилась, я крепче хватаюсь за дверную ручку, покачиваясь. Кажется, мне нужна нюхательная соль, потому что в глазах темнеет и я вот-вот от переизбытка чувств упаду в обморок. Передо мной видение, не иначе. Я захлопываю двери, но тут же снова открываю до того, как он успевает произнести «я соскучился». Одна фраза переворачивает мой мир. А как он произносит моё имя… И это звучание в одно мгновение разрушает тот ад, что возводило моё дурное предчувствие.
– Мистер Грейстоун, – отступаю и беру одной рукой протянутый мне свёрток. – Да, я понимаю. ты был занят.
Не хотел мне видеть, презирал, осуждал, поносил. А что измени...
Я не знаю, что сказать, о чем говорить? Как будто всё, что учила в институте, испарилось из головы и растаяло облачком на вольном ветру. Я смотрю на мужчину, а он смотрит на меня. Краснею.
– Зай-дешь?
Голос срывается, дыхание сбивается, а мне всё равно, видит ли кто-то в коридоре Гарри. Даже если там сейчас покажется француженка и заговорит с ним, зазывая к себе. Мы стоим и смотрим друг на друга, и оба держимся за пакет, каждый не торопится выпустить его из рук.
– Я… – закусываю губу. – Ждала тебя.
Ждала так сильно, что мне даже нечего тебе предложить. Кроме себя. Но свою жизнь я тебе уже предлагала, кажется. Когда только приехала. Отказался.
Отредактировано Marie Vorontsova (2019-07-05 17:50:17)
Поделиться162019-07-05 22:08:52
В этом здании нет никаких тайн, и все тайное становится всем известно, обрастая всяческими подробностями, еще до того, как действительно станет тайной. Здесь, в пансионе, более пяти дюжин женщин, девушек. И единственное их развлечение - это когда есть о ком то посудачить, перемыть кости. Уж в ином меня точно не нужно убеждать. Вот такой вот цветник, в котором всегда идет скрытое соперничество, и любой мужчина, появившийся на пороге, невольно привлекает внимание. Ну а что? Каждая из этих девушек, явно или в тайне хочет найти свою судьбу, своего мужчину. Их так воспитали. В духе библии, пуританства, но при этом , с детства вложили в головы, что семья - это смысл их жизни. И самое главное - дети. И если доступные девочки, немного выбиваются из общей категории, то "серенькие мышки", у которых перспективы довольно призрачные, не задержатся с реакцией. Ну и добавить любопытство. Да, меня здесь знают, что заглядывал то к японке, то к француженке, то еще к паре девочек, подешевле. И кто знает, как устроенна женская логика, но я неоднократно слышал о себе здесь лестные отзывы, что "кобель", и при этом, многие были бы вовсе не против, чтобы постучался в их двери. Тут и свой интерес, и некое любопытство. Ну и женская солидарность, что любой, мало-мальски достойный мужчина, должен быть непременно с одной из них. Уж в этом она все солидарны. Не знаю, за какие заслуги попал в эту категорию, но если был им не интересен, то вряд ли бы кто со мною здесь разговаривал. Но нет же, и кофе могут угостить, или чаем. Или бутерброд сунут. А две девчонки из пекарни - так булочками изредка угощали. Хоть и знали, что вряд ли на них гляну, но говорят, что надежда - живет дольше всех. Все таки неженатый мужчина - потенциальный кандидат, для кого-то из них. Так уж здесь повелось. Так что, уверен, что уже в столовке обсуждаются последние новости, Что Грейстоун поплелся к русской Мэри. И тот факт, что перед этим был у Йоку, уже позабылся всеми...
А я ... огребаю по полной программе. Во-первых пакет. Такая вот незадача... Ну не могу его просто так вот отдать по ... Ну Прикрылся я им, чтобы скрыть то, что происходит с моим организмом. Японка - ведьма. Только взглянул на Мэри, тут же все сработало. Да так, что набросился бы на нее, как пинчер на косточку. Пришел, называется прощения попросить, сказать, что соскучился, а сам ... Стыдно же! ДА, МНЕ СТЫДНО, что-то стало, представляете? А она, как фурия, набросилась и давай молотить осыпая упреками. Кулаки-то слабые, небольшие, но почему-то так больно. Не то, чтобы физически, но словно по обнаженному сердцу бьет, минуя ребра. И так гадко, а тут еще и упреки. Жаль ни черта не пойму, что мне предъявляют. Русский-то я не знаю... Но понять, что она выкрикивает, при каждом ударе, не нужно быть полиглотом. И так все понятно - ругается. Костерит видно так, что пора бы и святым затыкать уши. Если русские голыми, в бане моются, то вероятно, матерятся так, что куда там пьяным портовым грузчикам. Но отмалчиваюсь и не сопротивляюсь, пока она бьет своими кулачками. Лицо красное, мокрое, глазки блестят, румянец яркий, волосы всклокочены... Твою мать ... Она великолепна... Протягиваю ей пакет, и естественно ним и получаю. По роже. Ожидаемо, но пытаюсь обнять, чувствуя, как начинает шуметь в ушах, и пульсировать жилы на шее. Она прекрасна, она...
Вспышка желтоватого цвета, в багровом окрасе, сопровождаемая болью. Твою ж маму, а? Чувствую как нос наполняется влагой, втягиваю резко воздух и ... привкус во рту, соленовато-маслянистый, привычный такой, с оттенком железа. Поднимаю руку к лицу... Кровь. Вот же, умудрилась. Нос разбила. Или просто повезло, что давление у меня подскочило, от ее атаки. Черт так и течет ручейком, всю ладонь залило.
- Стоп!- ору,- Мэри! Ну я же прощения пришел попросить! Может дашь хоть слово... Мэри? Эй, девочка! Ты чего?!
Оседает на пол, еле подхватываю, запрокинув свою рожу вверх. Там же течет, еще на ее накапает. Обморок у нее! Вот как руки распускать так... А если не обморок? Что-то ты слишком уж бледная... Как воск. Укладываю на пол. Черт, пятен на полу наставил. рука вся в крови, вытереть бы чем-то... Разрываю пакет, вытираю бумагой пятно. А Мэри... лежит, как тряпичная брошенная кукла. Твою мать!
- Эй, кто нибудь! - ору в коридор,- на помощь! Девушке плохо!
Вот только прокричал, так сразу же появились со всех сторон, как Гансы, после газовой атаки, на нашу высоту. Да сколько же вас там будет? Ощущение, что все по соседним комнатам сидели, как в траншеях, и ждали свистка к атаке. Не иначе. А тут рожа в крови, может еще кто-то брякнется в обморок? Ох да не хватало мне такого. Платок. Ее платок, который забыла тогда. Ладно, надеюсь отстирается потом.
Девчонки гладятся. Нюхательная соль, полотенце, крепкий чай, уксусом руки натирают, виски. Все что угодно творят. На меня ноль внимания. Ну, понятное дело - женская солидарность взыграла. Надолго ли? Или пока бледная, мигающая глазами Мэри поднимается при их помощи с пола, ослабляя воротник? Да тут понимаю, что или сейчас они меня толпой заклюют, за свою товарку, и вообще, мне сюда вход будет заказан. Или будут и мне оказывать всяческую помощь. Жалеть. Кто их знает, что у них на уме. Но в этот момент я пялюсь только на девочку. Понятное же дело - она в центре внимания, и в этот момент - даже Наполеон не имел столько власти над своей армией, сколько она, над этой стаей самочек. Но не это важно. Пусть и могут сейчас меня забросать панталонами, или удавить чулками. Важнее другое. Простит или нет.
- Ж`е безон дэ туа, Мари, (Ты мне нужна, Мэри),- Не очень у меня, произношение, по-французски. Даже сам не понял, как ляпнул эту фразу на этом языке,- Же нэ пекс пе сан туа, (я не могу без тебя).
А рожа-то у меня, довольно жалостная, думаю. Кровь размазалась, да и сам красный как томат, или сын племени команчей. Короче, застыла эта компания, пялятся на меня, даже дышать позабыли как. Все. И Молли, и Дикси, и крошка Кэтрин, рыжая Джессика и вторая джессика, которая блондинка. И Хелена, и Берта, даже Шарлин, бледная как стена, прислонившаяся к двери. Нет только Йоку и Мадам Бишоп. А так, ну действительно, минимум две дюжины в комнате, и еще в двери заглядывают. А Касс - бледная. Она-то поняла, что я сморозил. Злая, наверное. Зыркает на Мэри, ожидая, что она в мою сторону, как минимум огнем плюнет. Кислотой. Или ядом...Вот же ситуация... В которой все зависит от девушки.
"К черту пошлет, или к сердцу прижмет"?
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-05 22:54:27)
Поделиться172019-07-06 09:29:27
Не знаю, что на меня нашло, но как только я увидела его, взыграла злость. Я слишком долго была в аду собственных дурных предчувствий, чтобы они разом разрушились, и я обрушиваю свой гнев, что накапливался долгие две недели, на плечи и грудь, кричу, не замечая, что перешла давно на русский, примешиваю какие-то французские слова. Мне больно, мне очень больно, и я всё это время пыталась вырвать его из мыслей, вытравить каждое воспоминание, связанное с ним, но потерпела поражение. А сейчас, вместо того, чтобы броситься на шею и обнять, я колочу его кулачками, пока не выдыхаюсь, но и тогда продолжаю брыкаться, извиваться и шептать, что он меня оставил в покое. Я умоляю его, чтоб он больше не тревожил меня, не разрушал моего мирного существования своими набегами. Видеть его раз в две недели просто невыносимо.
Тонкая красная струйка течет по верхней губе. Я смотрю на этот алый, и мир раскачивается, холодеют ладони, в ушах появляется гул, хотя я всё еще слышу его голос, вижу как шевелятся его губы. И хоть мне раньше казалось, я не боюсь вида крови, как прочие барышни, сейчас мне становится дурно. Глаза закатываются, и я больше не могу совладать с собой. Обмякаю тряпичной куклой в сильных руках.
«Почему я на полу? Что произошло? Откуда столько людей? Ой, что за запах, – нюхательная соль возвращает меня в сознание, и я испуганно озираюсь. Сейчас окажется, что я просто лишилась чувств, разволновалась, потому что мне нечем уплатить за ближайший месяц и мистер Грейстоун – не более материален, чем мой сон. – Он здесь! Здесь. Гарри. Воздуха не хватает. Гарри. Он пришел ко мне, а я»…
Среди склонившихся надо мной соседок, которые никогда прежде не заходили в мою комнату и не интересовались, как я живу, вижу его. Обеспокоенный, лицо в крови, нос чуть припух. Шевелю рукой, но тут же получаю укор.
– Тебе нельзя вставать, Мэри.
Отмахиваюсь. Медленно, слишком медленно моргаю. Тело, словно набило ватой. Ну, точь-в-точь мой мишка, что сидит на кровати. Никто не заботится о сохранности пуговиц, и пара из них разлетается в стороны. Вздох, кто-то снова тычет мне под нос флакончик с солью, кажется, это была Молли. Она больше всех хлопочет, подставляет руку, чтобы я крепче взялась. А я больше не замечаю никого вокруг. Выпрямилась. Пусть я бледная, покачиваюсь и всё еще не чувствую силы в руках. Я смотрю на Гарри. Сильнее расправив плечи и вздернув голову.
В голове стоит гул, похлеще, чем утром две недели назад, когда я проснулась в объятиях Грейстоуна. А что изменилось с тех пор? Я стою перед ним, пошатываясь, бледная, беззащитная, стараюсь выглядеть несломленной, и никто из этих девиц не представляет, что сейчас происходит со мной. Я переживаю снова каждый день тех сомнений и терзаний, когда пыталась забыть, что произошло с нами, но не смогла, ведь каков грех, такова и расплата. Я корила себя за неосмотрительность, неосторожность, избегала взглядов, в каждом из которых видела то ли осуждение, то ли зависть. Вероятно, для какой-то части девушек я стала одной из тех, кому завидуют и кого окружают вниманием мужчины, а для других – конкуренткой.
А что случилось сегодня? Когда, наконец, мы снова увиделись, меня ослепила ярость, и какое я имела право осыпать его ударами и упрёками? Разве так меня воспитывали? Разве мне не говорили, что девица должна быть покорной, послушной, кроткой? Но я хотела, чтоб он испытал хотя бы часть той боли, что была у меня. За что он так? И единственное, что я сейчас испытываю, – страх. Я боюсь, что после этого безумного выплеска, он развернется и уйдет. Снова на две недели? А может, и вовсе не вернется… Но неужели мы уже недостаточно наказаны?
– Ламур но сё комон па, Гарри (любовь неуправляема), – я впервые мужчине произношу это слово. Это почти признание от столь юной девы. Я не замечаю, что делает в этот момент француженка, как она напряглась, сверлит нас обоих глазами, прислушивается. – Же те ту’а этендю (Я так ждала тебя), – протягиваю руку, чтоб перехватить Грейстоуна, но не могу удержать равновесия, и чуть не падаю. – Ду сэмэен дёнфе... Мэ тье венью (Две недели ада… Но ты пришёл).
Я вздыхаю. Вокруг слишком много людей, чтобы говорить такое, но я продолжаю.
– Пардон-муа пор ту. Же не ту пэ сант туа, (Прости меня за всё. Ты мне очень нужен).
Девушки не понимают, о чем мы говорим глядя друг другу в глаза, и только француженка меняется в лице. Остальные же просто улавливают интонацию, как меняется мой голос, он становится тише, спокойнее. Кто-то, хихикнув, пожимает плечами и покидает комнату, решив, что здесь больше не будет ничего интересного. В коридоре движение, слышны голоса, кто-то спрашивает, что случилось, наверное, опоздавшая на устроенное мною представление. Слышу короткое «это к русской пришли. Грейстоун» – «Грейстоун? Он же…».
– Да, замолчите уже, – подает голос Молли и осторожно касается моего плеча. – Как ты себя чувствуешь?
– Манифик (великолепно), – забываюсь и отвечаю всё так же на французском. – Иль э венью (он пришел)…
Молли улыбается, словно понимает, о чем я говорю, но как-то виновато опускает глаза. Девушки окружают нас с Гарри, о чем-то судачат, а я смотрю на мужчину, и больше никого не вижу. Мне стыдно, снова стыдно потому что я вела себя непозволительно и теперь спешу исправить хоть как-то положение, а главное, не дать ему уйти. Краснею, щеки пылают и снова не хватает воздуха. Молчу. Делаю шаг к Гарри. Поднимаю ладошку и касаюсь его щеки. Позволено ли девушкам подобное при свидетелях или это еще больше подталкивает меня к пропасти. Да я и так лечу в пропасть, а может, это как раз и не даст мне пропасть.
– Позволите, мистер Грейстоун?
Забираю у него из рук лоскуток тонкой ткани и осторожно вытираю кровь под носом.
– Простите меня, ради всего святого, я… – закрываю глаза, чувствую, как подкатили слёзы. Что сказать? Я ждала тебя? Я так хотела увидеть? Я боялась, что никогда не увижу тебя больше? Я думала, ты меня презираешь? – Я очень рада, что ты вернулся.
Я даже не замечаю, как комната постепенно пустеет, и только француженка остается стоять в дверях, как будто ждет, что Грейстоун сейчас из меня выбьет дух, оттолкнет и уйдет к ней, а уж она-то сможет его утешить.
– Гарри, – тихо шепчу и киваю в сторону двери, а потом смеюсь. – Здесь нет ничего интересного, можно не подсматривать.
Француженка фыркнула, прошептала какие-то проклятья или ругательства, я уже не вслушивалась. Она громко хлопнула дверью, так что задвижка задребезжала.
Мы остались одни и снова пауза, снова молчание повисло между нами, и мы не знаем, что сказать друг другу, только смотрим в глаза, и мне хочется, чтобы это еще продолжалось и продолжалось. И меня не волнует, что в этот самый момент девушки и женщины пансиона миссис Бишоп обсуждали увиденное, предполагали, чем же закончится наша встреча.
Я краснею под прожигающим взглядом Гарри Грейстоуна, а потом стыдливо отвожу взгляд.
– Обними меня, – прошу его, потому что сама никак не могу решиться. Это не просто просьба, это мольба о помощи. Мне просто необходимо ощутить тепло, его тепло, тяжесть его рук на моих плечах, чтобы понять, что это не сон.
Поделиться182019-07-06 23:42:08
Появившаяся из ниоткуда рука протягивает мокрое полотенце, и я автоматически вытираю лицо, мало заботясь о том, что кому-то потом его приведется отстирывать. Это такие мелочи, если весь мир сужается до ее губ, до ее глаз. И весь этот мир блекнет вокруг, теряя четкость, красок и звуков. Лишь только она, бледная и прекрасная, и ее нежные руки, которые пытаются вновь стереть кровь, запачкавшую мне рубашку. Ну, это решаемо . Просто ложусь на пол , и наслаждаюсь ее прикосновениями. Такими робкими, невесомыми... Крови полон рот, но сглатываю, чувствуя как слегка стягивает кожу, там где кровь присыхает. Лишь только уголком взгляда замечаю, как мелькнули красные лакированные туфельки Шарлотты за закрывающейся дверью. Но как-то все равно, в теле какая-то благость, умиротворение. Да ну их всех к черту! Сейчас самое важное это то что она здесь, рядом, положила мою голову к себе на колени, и продолжает смотреть сверху вниз, вытирая лицо платочком. У нее маленькая грудь, у нее слегка вытянутое лицо, и светлые волосы. И фигура угловатая, и вообще какая-то нескладная, но плевать. У нее просто нет недостатков! Она самая удивительная из всех на свете девушек, даже тех, которых я не знаю... Просто потому что она - неповторима. Единственная такая.
- Мэри, я дурень, я самый большой дурак в этом мире,- плевать на весь этот забытый Богом и чертом мир, плевать на всякие условности, преграды, которые выдвигает общество. Она единственный человек, который столь важен, для меня, что просто не передать это словами. И даже взглядом не передать все что меня переполняет в этот момент. Вероятно, даже те парни, французы, которых мы отрыли из засыпанного блиндажа не испытывали такой радости и такого облегчения. И сейчас, приподнимаясь, на локтях, касаюсь головой ее живота, и что схожу с ума от переполняющих меня чувств. Это волшебное ощущение, а ее голос, просто как трубный глас с неба, для верующих, оповещающих царство небесное на этой грешной земле. Этот мир жесток. Беспощаден. Он может растоптать, сломать, уничтожить. Но мне не важно , что будет завтра, мне важно что существует "здесь и сейчас". И это самое главное. А прощение... Оно есть. В ее объятиях, в ее сладких губах, в ее светящемся изнутри взгляде. В ней самой, в каждом дыхании, в каждом ударе сердца, которое слышно как стучит все сильнее. Дыхания не хватает на поцелуи, в пересохшем горле пожар и желание ... Ну, ничего не могу с этим поделать! Похоть? Нет, вряд ли. Просто потребность впитать в себя тепло ее тела и отдать свое тепло, отдать все, что только могу. Сделать все невозможное, чтобы более никогда эти глаза не застилала печаль... Целуемся, поглаживая друг друга, стараясь проникнуть руками под одежду. Она давит, мешает, закрывает ее шею, от горячих поцелуев, закрывает ее тело от меня... Ненадолго. Всего лишь несколько прикосновений пальцами и ее пуговицы, словно понимая, что их услуги сегодня не нужны, сами расстегиваются, платье сползает, открывая для поцелуев все больше и больше пространства. Плечи, грудь, живот... Она прижимается стягивая с меня рубашку, и это единственный момент, когда мои губы перестают осыпать ее поцелуями. Лишь на мгновение, пока не освободившись от всей одежды, не подхватываю ее на руки, и не переношу на кровать... Кстати, почему все кровати, в этом городе, так громко скрипят?
...
До утра еще далеко, но лежащая на моем плече Мэри, скользит по моему телу пальцами, рисуя какие-то замысловатые узоры. Остываем после произошедшего между нами. Расслабляюсь. в о рту пустыня, но вставать никакого желания. Почему так, всегда после этого, резко клонит в сон? тяжело сосредоточиться, мысли вялые, в пустоте, ели переворачиваются. Мне приятно чувствовать изгибы ее тела под раками, но сил почти нет и хватает лишь на то, чтобы переплестись с нею пальцами...
- Завтра...- замолкаю. Не хочется даже думать о завтра, послезавтра, за следующий месяц, но уверен, что девушка именно этого от меня ждет. Чего-то конкретного. Чтобы чувствовать себя уверенной, что не ошиблась...- Завтра вечером может сходим куда-нибудь? Прогуляемся?
Обычные, стандартные отношения , как раз и начинаются со свиданий, ухаживаний. А у нас - будто все наоборот. Смешно даже. Улыбаюсь. Ее пальцы продолжают скользить по моей коже. словно пытаются изучить, запомнить все, что попадается на их пути.
- Ты за квартиру не платила еще?- уточняю,- Значит и не плати... Знакомый один говорил, у них в доме сдается квартира. Хорошая. Даже с ванной и собственной кухней... Я вот о чем...- Ну, вот не умею я слова такие говорить, красивые, чтобы девушкам нравилось. И комплименты тоже, и даже что-то серьезное.
- Мэри, давай жить вдвоем...
В этом городе ни до кого нет никакого дела. Все мы - одиноки и страдаем от этого. Каждый по своему одинок, и каждый по-своему страдает. Но мы-то уже не одиноки с нею... Пусть у нас и пошло все не так, как в красивых французских романах, про любовь. Разве что-то это отменяет? Она действительно мне нужна, и я , действительно, не для красного словца говорил, что не могу без нее. И этот момент я сейчас осознаю довольно остро...Да не принц, и далеко не на белом коне. Да если и разобраться, то сейчас совсем даже не на коне... Но знаю точно, что мне нужна именно она, и в лепешку расшибусь, но сделаю все, чтобы ей не пришлось жалеть о случившемся...
Поделиться192019-07-07 09:59:09
Это было похоже на столкновение разных миров. Я наблюдала такое на корабле, когда пассажиры с нижней палубы пытались проскользнуть в пышно украшенный салон для первого и второго класса. Нас, конечно, старались не беспокоить, но я замечала, как стюартам приходилось выволакивать больно юрких проныр. Сейчас всё было иначе. Вся разница осталась там – за стенами пансиона миссис Бишоп, на людных улицах Манхеттена. Это там я была аристократкой Марьяной Алексеевной Воронцовой, а здесь я просто безработная иммигрантка в поисках собственного счастья.
«Почему же в поисках? – улыбаюсь, глядя на Гарри, и глажу его щеку пальчиками, едва касаясь подушечками. – Вот же лежит твоё счастье, устроив голову на коленях. А ты… Сам пришел к тебе».
Я не знаю, когда это со мной случилось, и сейчас не хочу думать об этом. Я хочу наслаждаться нашим единением. Такой спокойствие, безмятежность. Я не думаю о том, что у меня пока нет стабильной работы – найду, я не думаю о том, что мы из разных сословий – это не имеет значения для меня, я не думаю о том, что у нас разные привычки и образ жизни, традиции – привыкну. Я смотрю на него и мысленно благодарю Пресвятую Богородицу, что именно Гарри Грейстоун встретился на моём пути. Другого такого нет, доброго, отзывчивого, внимательного и… Нежного.
Наши пальцы переплетаются, я склоняюсь к нему. Я так долго ждала его. Эти две недели казались бесконечными, как и сомнения и терзания, и попытки забыть, стереть все воспоминания, которые так бережно храню.
Кровать узкая для двоих, но нам хватает, только недовольно и протяжно застонала под тяжестью наших тел, и этот стон сменился другими звуками. Ритмичное поскрипывание, мои тихие стоны и всхлипы, срывающиеся в крик, когда я выгибаясь всё больше, легонько царапаю спину Гарри. Он пробуждает во мне женщину, ту, которой я даже не мечтала стать Меня учили, что нужно быть кроткой, скромной, послушно, но с ним я забываю обо всём, чему меня учили, и рушатся в один короткий миг все запреты и границы, едва его губы берут в плен мои, подчиняя себе лаской. И это уже не столкновение двух миров – мира мужского и женского, – а их слияние, созидание нового, никем, кроме двоих, не познанного.
Я боюсь закрыть глаза. Открою, а Гарри исчезнет, и всё окажется видением, а после мне девушки из пансиона миссис Бишоп скажут, что я захворала и лежала в бреду. Смотрю на Грейстоуна до жжения в глазах. Я лежу на боку, приподнявшись на локте и рисую узоры на его плече, груди, чуть опускаюсь на живот, прикрытый простынкой. Я хочу запомнить этот миг, его в этом миге, такого умиротворенного и счастливого, и такого бесконечно близкого.
Никогда не думала, как это происходит у людей, и я рада, что сейчас не в России, где мне уготована была участь выйти замуж за нелюбимого и более того, нелюбящего меня человека. Кажется, наши родители договорились об этом, стоило мне издать свой первый крик. Встряхиваю головой, выбрасывая ненужные мысли.
Опускаю голову на грудь Гарри, его сердце так громко стучит, и мысль о том, что теперь оно бьется для меня, делает еще счастливее. Ладонь скользит по бедру, поднимаясь вверх, и мое тело покрывается мурашками.
– Давай. Можем просто прогуляться, – стыдно сказать, что у меня мало денег, чтобы куда-то идти. – Покажешь мне город. Я ведь так и не бывала нигде, кроме этого района, да еще возвращалась в Манхеттен пару раз. Искала работу.
Виновато опускаю голову и закрываю глаза. Наши пальцы сплетаются еще крепче. Шумно вздыхаю и снова приподнимаюсь на локте. Пальцы замирают. Хлопаю глазами, не веря в то, что услышала. Даже напрягаюсь немного, но после ладошка снова скользит вниз, под простынь, неуверенно и робко.
– Ты, правда, этого хочешь? – сомнения и неуверенность, хотя будь Гарри неуверен, не предлагал бы. А вот я снова могу всё испортить.
Опускаюсь ему на грудь и крепко обнимаю. Я не знаю, что сказать. Молчание затягивается, а Гарри всё ждет моего ответа. Сердце выпрыгивает из груди от такого признания. Жить вместе – это же… Я даже не знаю, с чем сравнить. Наверное, с рождеством. Не хватает только ёлки, пряников и обернутых в фольгу орехов. Рождество – это праздник, это счастье. И я сейчас счастлива.
Я перебрасываю ножку через Гарри и оказываюсь сверху. Мои ладошки скользят по его телу, по животу, по груди, переходят на руки, нет, я не пытаюсь вспомнить всё, что мне рассказывала о чувственных удовольствиях японка, я действую по наитию. Склоняюсь и целую.
– Только ответь мне на один вопрос: вдвоем или вместе?
И не даю ответить – наши губы сливаются в долгом поцелуе, и теперь я более уверенна в себе, я просто хочу показать, что чувствую. Любовь ли это? Я не знаю, что значит любовь. Каждый вкладывает свой смысл в это слово, но то, что этому мужчине удалось коснуться моего сердца и не разрушить его, не причинить боли, это правда. Получится ли у нас жить вместе, или мы просто будем делить одно пространство? Это мне тоже не ведомо, но я буду стараться, буду учиться у него. А пока мне хочется, чтобы эта ночь действительно соединила нас. Снова и снова. И я хочу еще раз ощутить его глубоко внутри.
Солнечные лучи тонкими снопами света проникали в дырочки на занавесках и щекотали нас. Я просыпаюсь и смотрю на умиротворенное лицо Гарри. Интересно, что ему снится – он улыбается во сне. Легонько касаюсь его губ и поднимаюсь с кровати, подхожу к окну и открываю занавески.
– Пора вставать.
Я стою у окна, стройная, гибкая, охваченная светом – совсем не такая, как в день, когда впервые переступила порог этой комнаты, в день, когда мы познакомились в Гарри Грейстоуном. Марьяна Воронцова осталась, просто я немного изменилась, и как мне кажется, в лучшую сторону. А еще мне кажется, что сегодня мне повезет. Мне уже повезло, потому что рядом со мной такой мужчина.
Поделиться202019-07-07 15:11:07
Поворачиваюсь на бок. Смотрю. И уж поверьте, есть на что смотреть. Если Йока будоражила тем, что устраивали игру тени и света, демонстрируя свой силуэт на стене из плотной бумаги, то это ... Не описать простыми словами. Мэри стоит у окна, словно в объятиях света от лучей взошедшего солнца. через потертые, когда-то плотные занавески его сейчас проникает достаточно, чтобы видеть, как эти лучики скользят по ее коже, по всем изгибам, словно пытаясь объять ее, а падающий на волосы крупный пучок света, словно воспламеняет ее волосы, давая некий ореол свечения, как нимб у святых, в православном храме, на иконах, (да, заходил как-то в их церковь, из праздного интереса. Тогда толком не мог понять, что это такое там нарисовано, но сейчас, глядя на Мэри, понимаю, что это - как символ благословения светом).
Полностью обнаженная, словно скинувшая с себя все условности и преграды, в ореоле небесного света. Благословенная ним, святая и блудница, восхитительная в своей природе. Женщина. С которой я провел эту ночь, которая соблазняла и отдавалась с неким счастливым упоением, которая дарила ласки, покрывая меня поцелуями, которая просто была неповторима в своем грехе, и в тоже время, в нем и возвысилась. Словно расправила плечи, и выросли невидимые крылья. Она в чем-то уверенна. И вовсе не стесняется вот так стоять, одев на себя лишь лучи, в окружении поблескивающих искорок пыли. Святая блудница, которую просто невозможно забыть, даже через сотню лет. Неповторимая, сотканная из света, желания и порока. Хотя, какой же там порок, извините? В древней Греции, (в книжках написано), что нагота не презиралась. У них там даже борцы, принародно обнажались полностью и вели свои схватки в таком виде.
Да, Церковь нас учит, что подобное грех и ересь. Да, плевать, на то, что они там твердят, эти проповедники. Нас они благословляли на войну, утверждая, что "Бог с нами", но если подумать, то бог оказался на стороне тех, кого было больше и у кого были танки. Будь у Гансов такая техника - даже не знаю, чей бы флаг развевался бы над Эльфилевой башней. А может и над Биг-Беном. Конечно, до Капитолия им бы не добраться. Чего, но наши парни, умеют стрелять почище европейцев. И если здесь, на востоке, народец отвык, то на Среднем Западе, в Техасе, и других штатах, с этим проблем как раз нету. Мы рукояти отцовских кольтов грызли, когда зубы прорезались. Так что в доброго Бога я как-то не верю. Был бы он таким всесильным и вседобрым - не допустил бы, чтобы молодые парни, читающие молитвы и поющие гимны в окопах, умирали скорчивщись в лужах кровавой блевотины, после газовых атак... Будете верить после такого в Бога? Я вот, верю. В то что он есть. Но знаю, что ему наплевать на нас, как нам плевать на муравьев бегающих по мостовой под ногами...Ни у кого же нет к ним дела, верно? Да и у них нет дела до нас. Свои муравьиные заботы... А есть ли кому-нибудь дело до нас, до этого маленького мирка, в котором находятся двое? Лишь бы платили по счетам, да не лезли в чужое пространство. Точка. Да будет так. А то еще будут соваться с проповедями и моралями, про нормы приличного поведения. Мне нравится эта девушка, одевшая на свою кожу тонкие лучики света. а ей нравится то, как я смотрю на нее, принимая ее женственность, как откровение. Она не просто стоит в лучах света обнаженная, не стесняясь своей наготы. Она обнажила свою душу, передо мной. И если я и испытываю желание, то это вовсе не похоть, как можно подумать. Это скорее потребность в том, чтобы хоть как-то выполнить свое предназначение , по природе. Если уж, для продолжения рода, нужны двое, согласно природы человека, то тот, кто кричит о морали, и тычет в нос приличиями, просто ущемленное создание. Которое не способно понять свое назначение в этой жизни... А все эти чертовы условности ... Да общество само их придумало, непонятно зачем. Может для того, чтобы их нарушать?
Сажусь на кровати, одеваюсь. Все таки есть и обязанности. Не только желания. Нужно еще на работу не опоздать. Одним зрелищем, да и любовью сыт не станешь. А вот то, что отныне мне нужно думать за обоих - это яснее ясного. Но это сознательный выбор обязанностей и обязательств. Не навязанный никем. Это и есть настоящая свобода выбора.
Ее руки обнимают, а губы такие сладкие, волшебные. Женщина, которая прильнула ко мне, доверяя свою судьбу. Да, поглаживая ее тело, у меня опять мысли скатываются в сторону кровати, и ее запах, еле слышное дыхание сводят с ума. Но ... Всему свое время...
- Ну, я побежал... работа...А вечером ... Обязательно! Я зайду после работы, Мэри!
... Женщина ... Не выходит из головы.
- Ты что! Жить надоело? - орут на перекрестке...
- Эй ты, глаза розуй!- в подземке.
- Грейстоун, ты что заснул?- возле входа в порт.
- Эй, Гарри, ты чего? Лыбишься как блаженный! Давай, отходи, а то заденет!- на грузовой площадке...
Эх люди, вам просто не понять, что со мною происходит! А у меня появилась она. Женщина, которая нужна больше чем жизнь. Цель, к которой нужно стремиться. И разве это не прекрасно? Прекраснее может быть только сама Мэри. В свете жидких лучей, пробившихся сквозь старенькие гардины, Девушка, с обнаженным телом и освещенной душой. Святая блудница, сводящая с ума...
Тот же день. Вечер. Южный Бронкс. Южная сторона 136 стрит-восток.
... Две комнаты в квартире на третьем этаже. И кухня, и ванная комната, с установленной в ней чугунной ванной, выгнутой как лодка, с задратыми, (приподнятыми), спинками, (оконечностями). Есть довольно скромная меблировка, даже старое пианино, с потрескавшимся лаковым покрытием, стоящее в углу. Дороговато, конечно, но плевать. Достану я эти деньги. Главное - это дом, где мы будем вдвоем. ВМЕСТЕ. Ну, вот такая прогулка, девочка. Хозяин дома рассказывает о том, что есть и горячая вода, и что отопление из котельной под домом. Паровое. И что жила здесь семейная пара, приличная, и что соседи хорошие, уважаемые люди. Конторщики всякие, маклер, бухгалтер-счетовод. И что за такие деньги - это отличный вариант. И если заплатим за пол года вперед, то можем заселяться тут же... Деньги... Да, есть у меня кой-чего, припрятано. Нет, не наличностью. Трофеи с Европы. Плевать. Пока так, а там разберемся. Двести пятьдесят долларов, конечно деньги огромные. Но, выкрутимся. Две работы мало? Найду третью. Вытяну. Лишь бы она улыбнулась...
- Ну как, Мэри? Нравится?- смотрю, как она приподняв крышку пианино проводит пальцами по пыльным клавишам, нажав на которые извлекает дребезжащий звук из расстроенного инструмента. Жду решения. Хозяин тоже ждет...
Отредактировано Harry Graystone (2019-07-07 20:45:20)