Был Пейсах 5677 года. Улица опустела. Все добропорядочные иудеи Флетбуша уже вернулись из синагоги и проводили второй сейдер в кругу семьи и друзей. Долговязый паренёк в белой ермолке открыл окно и выглянул на улицу. Было свежо и тихо: почки на грушевом дереве трепетали от лёгкого весеннего ветерка. Улица казалась чище обычного, как будто тоже решила подготовиться к празднику. Второй вечер Пасхи был не менее важен, чем первый, потому что, как любила повторять тётя, "Мир шлепн ин голэс". Но даже ин голэс она умудрялась каждый Пейсах прибираться в доме так тщательно, словно со дня на день ждала прихода Машиаха, почитая своим долгом раздавать подзатыльники Эйбу и своему мужу, если они не снимали обуви в передней: она считала это новомодной американской привычкой и называла их безбожниками. А какой она делала стол! За такой стол не стыдно было усадить самого ребе Алтера из Гур, с которым тётя Бейла состояла в родстве по материнской линии, чем очень гордилась. К сожалению, её собственный муж не стал цадиком, и это доставило немало огорчений её отцу. Ей самой не меньше горя доставляла бездетность, единственной надеждой и светом в окошке был Аврум, в котором она души не чаяла, но и он не хотел чтить традиции предков: "Ой, их вэл дурх им штербн" - приговаривала она, но любила его крепко и беззаветно. А мальчик, не чтивший многих традиций, на Пейсах непременно надевал свой лучший (и единственный) костюм и отправлялся вместе с дядей к молитве, давая бейлиному сердцу надежду, что не всё ещё потеряно.
У тёти Бейлы было две драгоценности, которые обе имели к Пейсаху самое прямое отношение. Первая - рецепт самого вкусного на свете фаршированного карпа (карп томился в духовке в ожидании гостей) и вторая - серебряная кеара, спасённая из погромов, которая сейчас поблёскивала на столе. И комната за спиной Эйба, и улица перед его глазами хранили торжественное молчание, но вскоре это молчание нарушил стук шагов. К их парадной величавой поступью направлялась дама в зелёной шляпе с искусственными цветами, за руку она вела девочку лет тринадцати. Должно быть, это и были миссис Геллер с племянницей. Эйб побежал на кухню, чтобы предупредить тётю о приходе гостей.

Отредактировано Abe Shapira (2018-06-27 19:28:23)

- Миме, зей зенен до! - громко сказал Аврум, заходя в кухню. С тётей Бейлой он почти всегда говорил по-еврейски - английского она не любила и не понимала. Для английского языка она была слишком смешливая, слишком дородная, слишком острая на язык. Чопорный и вежливый, деловой и расторопный язык Нового Света не принимал её, и она отвечала ему взаимностью. История их обоюдной неприязни уходила в те времена, когда толстый голубоглазый американец, лоснящийся благодушием, попросил её разменять десятидолларовую банкноту двумя пятидолларовыми. Безуспешно попытавшись объяснить, что ему от неё нужно, джентльмен удалился, раздосадованный, крича: 'Five dollars! Just five dollars!' А тётя вторила ему вслед: "Файфн фар долларс! Дрейт а коп! Фарвос дарф мен файфн! Мешуге!" С тех самых пор тётя окончательно и бесповоротно забросила английский и говорить на языке сумасшедших считала ниже своего достоинства и худшим посрамлением доброй памяти своих родовитых предков.

Но слова Аврума словно заставили её всё делать с удвоенной силой: тётя ещё больше засуетилась, подскочила к нему от плиты в один прыжок (и откуда только взялась такая прыть!), поправила и заново заколола ермолку на волосах племянника и, чуть отстранившись, окинула Аврума пристальным взглядом, словно прикидывая, можно ли его выпускать в люди, она заторопилась открывать дверь. Тяжёлый вздох паренька и его возведённые к небу глаза благополучно потонули в цветастых кухонных шторах - и слава Б-гу!
Аврум поплёлся за ней, волоча ноги как можно медленнее. Бросив через плечо раздосадованный взгляд и выразительно приподняв брови, гостей тётя Бейла встретила самой лучезарной улыбкой:
- Куммт арайн! А кушерн ун фрайлехн Пейсах! Разжав объятия, она заметила маленькую девочку:
- Ви а шейнем пунем! Бист прост азой ди шенсте фейгеле! Гиб а кук, Аврум!
Аврум почувствовал, как его лицо багровеет, единственное, чего ему хотелось - отправиться к себе и спокойно почитать в тишине.

Отредактировано Abe Shapira (2018-07-05 22:06:11)

- Ой таке ви шейн бист ду! Ун ойх а балабосте, Роксанеле!, - тётя Бейла растроганно приняла подарок девочки, глаза её при этом излучали умиление.
- Аз ан айдн фар йеде мишпохе из таке ци фил, Рохл! Горништ вет фар унз геблибн, - рассмеялась тётя Бейла и потрепала племянника по щеке. Авруму окончательно захотелось провалиться сквозь землю.
Ун из азой швер а балаболише кале цигефиннен! Ой, фраг ништ! Ун ундзер Аврум, фир хадошим форн брис ун ди ганце коп ин бихер! Женщины понимающе переглянулись, обменявшись загадочными улыбками и тётя Бейла, которая была уже не в силах была держать гостей на пороге и лишать их возможности попробовать гефилте, ради которой она встала ни свет ни заря, пропела:
- Ну кумт же, гихер!
- А коп ин бихер из гит! Эр вэт зайн а эмесдике менш! А рув!
Авруму оставалось только молча переглянуться с девочкой, увидев, что оно ободряюще улыбается, он тоже улыбнулся в ответ.
На стрекотание из комнаты высунулся дядя Лейб. В противоположность своей жены он был худым и высоким, с густой чуть седеющей бородой и озорными огоньками в глазах.
- Бейлинке, душе майне, эрште фун але сейдер ун шидех демолт  - мягко сказал он, - шолем-алейхем, Рухл, а фрайлехн Пейсах! Но тётя и сама уже поспешила на кухню - за всеми яствами, которые приготовила. Из комнаты шмыгнула кошка, она прыгнула сначала на стул, со стула на шкаф и с любопытством смотрела на гостей с верхотуры.

Отредактировано Abe Shapira (2018-08-04 15:04:42)

Дядя Лейб ушёл в комнату - наверное, читать хаггаду,  богобоязненность его измерялась тем, что дважды в год под строгим прищуром жены, он отодвигал замусоленный томик Марка Твена или "Форвертс"* и брал с дальней полки шкафа хрусткие и блестящие золочёными буквами "Поучения отцов" или "Гранатовый сад"** и постигал еврейскую премудрость. Тётя всякий раз всплёскивала руками, восклицала: "Ох, эпикойрес!"и разочарованно цокала языком. Она любила чтение, но раввинским дочерям её времени следовало благоговеть перед мудрыми книгами и решительно не позволялось их читать. Эту привычку тётя не смогла изжить даже в Америке, а только сокрушалась вольнодумству своего мужа.
Обе тёти поспешили на кухню и вскоре за дверью раздавался оживлённый щебет - сколько бы часто они ни виделись, тётушки считали своим священным долгом обсудить все свадьбы, разводы и обрезания, произошедшие со времени их встречи, или только готовящиеся. Тётя Бейла имела поразительное чутьё на такие дела. Аврум мог поклясться, что как-то видел у неё крохотную алфавитную книгу, расчерченную на графы: "Брис", "Хипа", "Гет" , в которой было не меньше полутораста имён. Он уже было хотел проводить Роксану в комнаты, но она во все глаза смотрела на кошку. Аврум тоже поднял глаза, а когда девочка попросила подозвать кошку, почему-то почувствовал, что у него горят щёки. "Вот ещё - мужчина, а рассиропился из-за какой-то девчонки!" Хотя так вот рассиропиться было чертовски приятно, честно сказать и он начал с важным видом - как будто это могло помочь - подзывать кошку:
- Кице-кице-кице - ничего.
- Кице-кице-кице - по-прежнему ничего.
- Кице-кице-кицеле - кошка только презрительно сузила жёлтые глаза, но даже не пошевелилась.
- Аз а шейд! Ну ничего! - он взял с полки газету и, оторвав небольшой кусочек ловко сложил гармошкой. Потом поднёс палец к губам и с заговорщическим видом посмотрел на Роксану:
- Ш-ш-ш! - Аврум дёрнул за кисти, выглядывающие из-под парадного пиджака - он так и не научился плести их крепко - и, вытянув из талеса длинную белую нитку, привязал к ней кусочек газеты. Дела бы вполне хватило, чтобы раз и навсегда прослыть безбожником в глазах тёти Бейлы, но если повезёт и он будет прогуливать синагогу, заметит она это не раньше Йом Кипера, а это ещё ох как далеко!
Довольный своей смекалкой, Аврум пошуршал бумажкой на нитке по полу. Такого искушения кошка выдержать уже не могла и спрыгнула со шкафа прямо к ногам Роксаны, где Аврум нарочно задержал бантик подольше.
_____________
*'Jewish Daily Forward' или просто "Форвертс" - ежедневная еврейская газета на идише.
** "Пардес римоним" и "Пиркей авот" - известные еврейские религиозно-этические трактаты.

Кошка попалась на нехитрую уловку и не замедлила спуститься со шкафа. Пока Роксана играла с ней, Аврум стоял столбом и злился сам на себя - как воды в рот набрал. Чтобы не быть совсем уж круглым дураком, он расправил талес, снял и, аккуратно сложив, убрал в ящик. Прихожая была совсем небольшая, поэтому, повернувшись к девочке, он едва не наступил кошке на хвост.
- Удивительно, она у нас никому в руки не даётся, а с тобой сидит паинькой. Кошку так и зовут,"Кице" - очень просто, тётя набожная говорит, что в животным нельзя давать имена, как людям, потому что раньше, может быть, это были люди, которые не переродились, но мы с дядей не верим, - тут Аврум зачем-то понизил голос и хотя стрекотание на кухне действительно поутихло - должно быть, сердобольная тётя Бейла, постоянно жалующаяся, что и домашние и гости не доедают, подливала чай или потчевала гостью пятым видом сладких мацовых клёцок - всё же услышать Аврума с кухни можно было с трудом.
- На женщин смотреть запрещено, если хочешь стать каким-нибудь цадиком и целыми днями сидеть в молельне - ну это не по мне! К нам в Кишинёв как-то приехал какой-то ешиботник, ходит гусём, из синагоги уходит последним, набожный, что аж зубы сводит. Ну я пробрался с удочкой на женскую галерею, сдёрнул с него ермолку, а сам скорее прятаться. Он глядит по сторонам во все глаза - а наверх глаз поднять не может - закрывает рукой. Вот смеху-то было! Правда досталось мне здорово - отец меня страшно высек тогда...
Тут кошка громко мяукнула и, вырвавшись из рук Роксаны отправилась по своим кошачьим делам.
- Ты не расстраивайся, это она ещё долго просидела с тобой, - подбодрил мальчик, - так что раввином мне не быть за грехи, как говорит тётя, не бойся, да и если быть раввином - придётся жениться на девушке с родословием, - он скорчил рожу, - а их только и заставляют, что готовить да молчать, а как женишься - она побреет голову, как кишинёвская Менашиха и начнёт носить парик. С лысой головой, как у восковой куклы, представляешь? Он посмотрел на Роксану для которой местечковые нравы похоже были в диковинку и замотал головой: "Ни за что!"
- А ты родилась в Америке?

- Налысо - решительным и беспрекословным тоном объявил Аврум, - но тебе уж замуж за раввина выходить совсем не обязательно, - он пристально посмотрел на девочку. В её кукольной наивности была какая-то чертовщинка, которая то терялась, то проявлялась снова - он теперь только понял, почему в синагоге запрещают смотреть на верхнюю галерею, может, не совсем уж и глупость.
- Ага, я из Кишинёва, я сам приехал, - важно заключил он, но вспомнив, почему он приехал, тут же поутих.
- Вообще, у нас был город так город - река широкая, хоть целый день купайся, у Годеса, нашего соседа в саду были такие груши, размером с кулак, ешь сколько влезет, главное, не попадайся, а сами деревья аж до неба! А здесь что? Всё чахнет и вянет, деревьев нет совсем, мелькнёт кое-где какая-нибудь чахлая акация - уже счастье, а Гудзон этот мелкий и мутный - настоящее болото. В Нью-Йорке небо высокое и можно дышать, а в России небо низкое - можно задохнуться, так говорила моя мама всегда, не знаю, почему, она в Нью-Йорке никогда не бывала, а я вот приехал и куда ни заберёшься, хоть на пожарную лестницу, хоть на крышу, дышать нельзя. Странно! Неправа была мама.
Тут в прихожую вышла миссис Геллер и принялась торопить детей. Следом появилось укоризненное лицо тёти Бейли, а чуть погодя и она вся целиком. Появлялась частями тётя совсем не специально - иначе не могла, но эффект это производило всегда устрашающий. Она сжимала в руках кастрюлю постного борща, на плече, прижатая подбородком, висела величайшая ценность - холщовый мешочек с мацой:
Эфн ди тир, Лейб, скумт дер боршт
- Ну гихер-гихер! - вторила тётя Рахеле. Пора было идти в комнаты праздновать.

Аврум с Роксаной отправились в комнату в сопровождении конвоя обеих тётушек. Впереди торжественно вышагивала тётя Бейла, за ней племянник, следом Роксана, а замыкала шествие тётя Рахеле. В противовес Бейле она мелко семенила и не спускала с детей глаз. Аврум прямо-таки чувствовал её взгляд на своём затылке, как будто она пыталась понять, о чём же они так долго разговаривали. "Вечно этим тёткам неймётся!" - подумал Аврум и бросил прощальный взгляд на кошку - тётя потушила свет и распахнула двери в гостиную, поэтому кошачьи глаза, как два фонаря светились в полумраке прихожей.
В этом году тётя превзошла себя - в комнате всё блестело: и пол, к Песаху заново выкрашенный, и свежевымытые оконные стёкла, и серебряные подсвечники, и даже знаменитый тётушкин карп поблёскивал на тарелке, словно драгоценный. Из двери на противоположной стене появился дядюшка Лейб в праздничной атласной ермолке с золочёной каймой. Увидев, что все уже собрались, он засуетился и поспешил отодвинуть стул для своей жены. Аврум сделал то же самое для тёти Рахеле, а потом усадил Роксану рядом с собой.
Дядя разлил вино (Роксане полагался апельсиновый сок, который дядя по случаю праздника выписал из Флориды) и прочёл первое благословение. Ритуал шёл своим чередом: дядя разломал мацу и припрятал кусочек до конца вечера, начали читать агаду.
Тут Аврум почувствовал, как девочка дёргает его за рукав, а стоило к ней наклониться, она заговорщически зашепатала ему в ухо.
Мальчик едва заметно, но вполне решительно покачал головой. - Ты разве не знаешь, сейчас дойдём до Ма-Ништана - тебе отвечать, а в конце нас заставят искать афикоман - никуда не денешься! Ему, конечно, и самому хотелось улизнуть, ещё бы - на Кони-Айленде был открытый кинотеатр и показывали "Двадцать тысяч лье под водой" С этой книгой Аврум не расставался, да вот только путь совсем даже не близкий, а под бдительным взором тёток да ещё и на Песах встать из-за стола раньше никак не получится.
- Придётся терпеть, - всё так же шёпотом стоически заключил он и легонько ткнул Роксану в бок - пора было отвечать на первый вопрос.

Дядя медленно и увлечённо читал пасхальное предание, поэтому не заметил заминки Роксаны, но вот от пытливого взгляда тётушек ничего нельзя было скрыть. Как уж тут улизнёшь смотреть кино - придётся остаться до конца! Аврум наклонился к девочке и сокрушённо покачал головой, мол, я сам знаю, но всё же надо терпеть.
Аврум любил дядю с тётей и был им благодарен за доброту, но всё ж-таки все семейные торжества и религиозные праздники были однообразными и скучными до того, что сводило зубы, хотя скучно похоже было только им с Роксаной, для взрослых всё шло своим чередом - чинно, степенно и как только прозвучал последний вопрос, они довольно переглянулись. Дядя Лейб благословил мацу и сделал гилель, выпили вина. Аврум выразительно посмотрел на Роксану:
- Когда будем искать афикоман, можно сбежать.
Близился конец седера: Тётушки, как обычно в таких случаях, занялись пересудами, Бейла спешила поделиться новостями, которые недосказала на кухне (бывает ли их мало?..), а Рахеле к вящему удовольствию своей подруги расхваливала карпа и просила рецепт, отлично зная, что тётка Аврума расстанется скорее с собственной рукой, чем с семейным секретом приготовления гефилте. Любой, кто знал тётю Бейлу знал так же, что она хранила рецепты своих коронных блюд в строжайшей тайне, что не мешало ей при любом удобном случае рассказывать о своём кулинарном таланте многочисленным подругам и соседкам, для того только, чтобы с видом чрезвычайной секретности поведать очередной восторженной слушательнице какую-нибудь кулинарную хитрость.
Наконец она встала и, поделив последний кусочек карпа между Аврумом и Роксаной, унесла массивное серебряное блюдо на кухню, через некоторое время она снова показалась на пороге, неся блюдо сладкой мацебрай - оно было поменьше, но ведь какой праздник без десерта!
- Ты слышала, Рахеле, Берковичи приставили своего мальчика к Cквирскому столу*, Броха божилась, будто сам рув Тверский уверил её, что её сын вырастет настоящим цадиком, - тут она бросила косой взгляд на мужа, которой в ответ только помотал головой, в перерывах между чтением толкований  дядя всё подливал вина небольшой компании, а потому, как блестели его глаза стало ясно, что он и сам слегка захмелел.
- А нахес фар ди ганце мишпохе! - вторила ей тётя Рахеле, - аз а глик! Аврум снова посмотрел на Роксану удручённо и скучающе - он отлично знал, на чей счёт приходился озабоченный тётин взгляд.
- Ша, - вмешался дядя Лейб, - вначале доведём седер до конца - найти гостинцы, которые мы для вас припрятали, хоть ты, Аврум, уже не ребёнок, всё же каждому приятно получить подарок в честь святого праздника.
Аврум с благодарностью посмотрел на дядю - он понимает - и направился в кухню, увлекая Роксану за собой, ведь в людной комнате афикоман просто негде было прятать.
- Ой аз ди шейдим кейнаора! - пожурила тётя, - не забудь, ещё нужно поставить галель!... - но Аврум не слышал её и уже спешил к кухне.
__________________
*Сквирский стол - тётя имеет в виду, что мальчика отдали в услужение к одному из хасидов знаменитой Сквирской династии, быть приставленным к ребе в юном возрасте означало высокую честь.

Оказавшись на кухне наконец можно было вздохнуть относительно спокойно - ура, ура - почти все ветхие церемонии самого святого дня в году, о котором всегда твердит тётя позади, - ради такого Аврум готов был даже отказаться от феноменальной тётиной запеканки, - осталось найти подарки и дело с концом, а там Кони-Айленд, русские горки и кино под открытым небом, - все тридцать три удовольствия! По правде сказать, всего три, но для начала очень даже неплохо. Ну и гулять с Роксаной куда как веселее, чем слушать сплетни и пересуды тёток, особенно если у тебя есть несколько звонких монеток, которые можно потратить, например, в тире.
Переживать не приходилось, ведь у него ещё остались деньги с бар-мицвы, там не то что на поход в кино хватит, можно было купить пару билетов на бейсбол, ещё на шипучку останется! Поразмыслив, он решил всё-таки оставить бейсбол до подходящего случая, да и на афикоман надежда какая-никакая была. 
Сердце часто билось, а мысли были уже совсем далеко от бруклинской квартиры, он во все глаза смотрел на Роксану, гадая, не она ли тому причиной...а может быть в кухне душно? Захотелось разом растворить окно пошире, но обманчивое мартовское солнце Нью-Йорк не баловало, и там за стёклами дул по-зимнему свежий ветер.
- Сейчас нельзя, надо найти подарки, да и они будут открывать дверь для Элияhу, можем вызваться и улизнуть как ни в чём не бывало! Давай лучше искать подарки! - Аврум деловито оглядел кухню, ища глазами, куда же можно было в такой маленькой комнате запрятать афикоман. Роксана не отставала от него, а даже искала ещё усерднее.
- Была бы тётина воля, мы бы все получили агаду, но дядя её сдерживает и дарит конфеты и шоколад, а иногда даже несколько центов! - заверил девочку Аврум.
- Аккуратно, у тёти там..., - попытался предупредить он, но было поздно и перцовое облако, вырвавшись из перечницы, как чёртик из табакерки, осело на них с Роксаной.
Девочка не унималась и торжествующе показала на буфет, вот он - афикоман! И правда нашли! Вот только Роксана так торопилась, что Авруму пришлось её поддержать - иначе упадёт. Аврум вытянул руку и легко перехватил свёрток, почти выскользнувший из рук девочки.
Он аккуратно перенёс его на кухонный стол и склонился над отрезом холщовой ткани так благоговейно, словно это было неведомое сокровище.