Гален отошёл к телефону, а у Эйба осталось время поразмышлять. Горечи поражения он не чувствовал - получил, что называется, за дело, но разница между евреями и ирландцами такова, что первые горы свернут ради семьи, а вторые - ради друзей и в этом отношении приятелям сложно было понять друг друга, по крайней мере, пока.
"А Рокси - семья?", - пронеслась виноватая мысль и сразу вспомнилось их первое знакомство, глупые расспросы родни, фильм в старом кинотеатре... Прошло, прошло. Кино снесли, вместо живых картин во всю шагает по миру Чарли Чаплин, ещё популярнее, чем раньше. А выбеленное лицо, накрахмаленная манишка и усики Чарли точь-в-точь как у Рафаила...И рядом с ним - она бледная и только алым отливают губы... Опоздал, опоздал. И тогда тоже - смешно. Глупо. Несчастливая звезда. Эйб растерянно вошёл в раздевалку и стараясь не смотреть лишний раз по сторонам, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Галеном: он не знал, насколько задержит того телефонный разговор, подошёл к своему шкафчику, спешно оделся и, коротко попрощавшись с мистером Бойлом, выбрался из подвала на воздух.
  Шапира чувствовал странную сосущую под ложечкой апатию: "Так почему же мы всё время рядом друг с другом вот уже столько лет? Что это - закономерность, знамение, судьба, злая шутка Б-га?" Идти к себе не хотелось - там ждали только стылая курица из китайской забегаловки, которую после опиумного отравления он есть остерегался, бутылка бурбона, старые газеты и холодная постель. Будить родственников среди ночи не хотелось ещё больше, зачем волновать стариков? Бок после удара отдавал тупой болью. Прохладный ветер обдал разгорячённое лицо, принося с собой столь долгожданное умиротворение. Снежинки кололи щёки холодком и Шапира, закурив, что он всегда делал в случаях молчаливого медитативного единения с природой, побрёл куда глаза глядят, с наслаждением ощущая знакомый привкус "Лаки страйк" во рту. Первоклассный табак, хоть что-то неизменное в этой бешеной жизни. Хлопья снега плясали вокруг газовых уличных фонарей, словно стаи мотыльков, обволакивая фонарные стёкла так, что тёплый мутно-жёлтый свет фонарей казался белым и холодным, как улицы вокруг.  Неоновые вывески снежным проделкам не поддавались и светились всё так же ярко, от этого казалось, что снежные хлопья только яростнее стараются засыпать ненавистный неон. Ветер поддувал всё сильнее и теребил полы пальто, но запахиваться после душного боксёрского клуба не хотелось. Где-то взвыла сирена пожарной машины и Эйб обернулся на звук - на плечах искрились снежинки, принимая эстафету от поблёскивающего огонька папироски и неоновых огней, которые выстроились в замысловатую блестящую дугу от тёмной земли и тёмной фигуры Эйба до самого неба и, кто знает, может быть Б-га.
"Последнее время ты что-то часто поминаешь Б-га, Шапира! Тревожный звонок, так можно и в сионистскую партию угодить."
Он сам не заметил, как вышел на знакомую авеню, где лиловым золотом призывно поблёскивала вывеска "Трефового валета",
"А всё же все твои дороги ведут сюда".
Громила Джо у дверей осклабился и приветственно поднял руку, отгоняя очередного назойливого выпивоху - чем не римский салют. Основная публика уже собралась, номер должен быть в самом разгаре. Эйб потушил сигарету и, отодвинув бархатные портьеры, помпезно обрамлявшие вход, ступил в варьете. Газовые лампы источали приглушённый свет, светильники на столах создавали более камерную обстановку, но здесь Эйб мог найти дорогу даже в кромешной темноте, света ему не требовалось. Дженни и Джуди под одобрительный гогот первых рядов лихо отплясывали на сцене парный номер, облачённые в газовые пеньюары и роскошные белые страусиные перья. Эйб машинально оглянулся по сторонам в поисках Рокси. Глупо было искать её в зрительном зале, да и после случившегося выйдет ли она на работу, но раз уж он оказался здесь, он хотел найти Роксану: им нужно было поговорить и желательно  подальше от варьете.